Кто такие чильтаны и почему они стали основной темой исследования

— Если обращаться к источникам, то нет единого понимания чильтанов: в одних эпосах они представляют образы девушек, в других — юношей, в третьих — шаманов и так далее. К какому образу прежде всего обращались вы во время работы над концепцией программы для Documenta fifteen?

Да, не существует одинакового определения чильтанов, потому что их образы сохранились не только в Центральной Азии, но и в Иране, среди уйгурского этноса и в некоторых регионах Кавказа. Например, во многих текстах чильтаны и вовсе не имеют чёткой формы, а могут превращаться в животных, растения, минералы. Это образы, которые ломают представления о человеке как о главном герое, от которого зависит всё, а придают большую роль окружающему миру. Можно предположить, что это очень древнее знание нашего региона, связанное с местной космологией.

При этом все образы имеют объединяющую идею защиты, где чильтаны представляют духов-покровителей, к которым обращаются в тяжёлые времена. Они связаны с числом 40 («чиль» — 40, «тан» — тел), сакральным древним пониманием и с женским духовным миром — всё то, что я исследую в своём творчестве.

При этом моими главными ресурсами в сборе информации были статья учёного С. Андреева 1927 года «Чильтаны» и книга Ж. Дюринга и С. Худайбердыева «Голос шамана» за 2005 год. Во втором источнике была представлена расшифровка женских молитв, записанных в Ферганской долине в 90-х. Это очень ценный ресурс, потому что благодаря ему можно было иметь контакт с оригиналом, который не подвергался редактуре и научному анализу.

Работа Андреева отличается, он собирал информацию у мужского населения в начале XX века в Ташкенте. В его исследовании чильтаны представляют маскулинный образ существ с высшим знанием и пониманием мира. Тем не менее они тоже очень поэтичные. Например, в одном из отрывков он рассказывает, что чильтаны маршируют в обратную сторону, если мир движется слишком быстро, чтобы гармонизировать его.

— Чильтаны тесно связаны с древним знанием предков и коллективной памятью. По вашему мнению, можно ли сказать, что человечество самостоятельно выбирает, что помнить, а что забывать?

Коллективная память работает на уровне глубинной эмоции. Это трепетное ощущение, которое невозможно воссоздать искусственно. Я думаю, что у нас есть природная способность забывать тяжёлое, чтобы не передавать травму следующим поколениям. Если обращаться к эпосам и мифам, то всегда побеждает что-то светлое в противовес трудностям.

В то же время у памяти есть предупредительная функция, которая защищает будущие поколения от предыдущих ошибок. На самом деле мы не знаем и одного процента от нашего духовно-интеллектуального наследия, которое было распространено в Центральной Азии. Многие труды учёных и мыслителей не используются.

Почему 40?

— Вы долгое время исследуете значение числа «40». Когда и почему у вас возник этот интерес?

Я начала интересоваться значением сороковины примерно с 2005 года. Первое, что привлекло внимание, — ритуал очищения «чилля», во время которого принимают обет молчания или изолируются от общества. Меня заинтересовало то, что люди в критических моментах часто обращаются к региональному мистическому знанию, когда не находят рациональных решений.

Позже, в 2013 году, я создала первую работу в исследовании 40 — фильм «Зухра». Он был создан на основе интервью с женщинами, которые прошли ритуал 40 дней молчания. Спустя год на Берлинском кинофестивале в секции форума прошла премьера моего фильма «40 дней молчания», где были зациклены истории четырёх поколений женщин из одной семьи.

После были другие работы: музыкальный перформанс Qyrq Qyz, фильм «Чиллпык» на зороастрийской дахме в Каракалпакстане, «Чилляхона» в главной выставке «Молоко Снов» на 59-й Венецианской биеннале и «Чиллтаны» на Documenta Fifteen.

Число 40 до сих пор остаётся для меня тайной, потому что ты не находишь его значение на поверхности, но если погружаешься в культуру Центральной Азии, то встречаешь повсюду — в ритуалах, молитвах, архитектуре, внешних атрибутах. 40 дней после рождения ребёнка, 40 дней со дня смерти, 40 косичек у девочек, 40 ступеней в Шахи-Зинда, гадание-кумалак на 41 альчике, бобах — всё, что окружает нас, пронизано этим числом.

Миф о Биби Сешанбе как вариация европейской Золушки

«Биби Сешанбе» — это фильм об одноимённой женской ритуальной практике. Важно сказать, что я часто работаю с ритуалами, потому что они сопровождали меня всё детство и юность благодаря бабушке. Впервые о мифе Биби Сешанбе (в переводе с персидского — «госпожа-вторник») я прочитала в статье Андреева и вздрогнула, потому что её сюжет словно точь-в-точь дублировал европейскую Золушку: девочка-сирота со злой мачехой, встреча с волшебницей и прекрасным принцем.

«Золушка» всегда противоречила моим представлениям о счастье, но я решила исследовать локальную историю и позже поняла, что нарратив Биби Сешанбе гораздо глубже — обращение к анималистичным образам фертильности в виде курицы и коровы, присутствие символичных сравнений, женское покровительство и поддержка, описание древних ритуалов шаманов.

После изучения сюжета оказалось, что обряд, посвящённый Биби Сешанбе, продолжают проводить в Самарканде и Бухаре исключительно в присутствии женщин. Ритуал возглавляет старшая женщина, которая рассказывает сказку о Биби Сешанбе, другие же готовят еду, зажигают свечи, мажут золу на лоб, перемалывают муку и обмениваются знаниями.

Меня очень тронуло, что это ритуал ещё выполняет свою функцию в обществе и не превратился в сказку, поэтому я решила обратиться к нему в рамках этой программы. Сам фильм состоит из трёх частей: антропологического запечатления ритуала, истории врача Бибисоры Ариповой, которая возглавляет кризисный центр в Самарканде, и постановки отобранных эпизодов сказания.

О художницах коллектива DAVRA

— Как формировался коллектив DAVRA и шла подготовка к выставке?

Формирование группы происходило очень естественно: кого-то приглашала я, кого-то — кураторка DAVRA Дильда Рамазан. Для меня было важно, чтобы у приглашённых художниц был интерес к региону и попытке самопознания. Они не похожи друг на друга и находятся на разных стадиях творчества, что создаёт особую красоту во взаимодействии. Благодаря этому происходит важный процесс обмена энергией и знаниями, кто-то больше делится опытом, а кто-то учится применять его.

Ведущей идеей было то, чтобы у девушек была сильная связь с корнями или чувствительность к этой теме. Так и вышло, потому что при создании работ они часто обращались к мамам и бабушкам, работая с семейной и коллективной памятью, стараясь переосмыслять её.

Мы прошли большой организационный процесс, чтобы представить публичную программу. Каждую субботу все участницы собирались в Zoom на пару часов, начиная с осени, чтобы обсуждать тему чильтанов и делиться мыслями друг с другом. Мы фантазировали вместе, читали статьи и книги, рассказывали о переживаниях, приглашали учёных лекторов. Это был важный процесс, который как раз отражает нашу концепцию в Documenta Fifteen, где главное — не фиксированный результат, а процесс взаимодействия друг с другом.

Я ещё не знаю, продолжит ли DAVRA работу после выставки, но мне бы хотелось, чтобы каждая из художниц отразила полученный опыт и смогла поделиться им с другими. Коллектив всегда существует как живой и постоянно меняющийся организм, поэтому, думаю, нам всем важно не лимитировать себя в темах или числах. Время покажет, что будет с DAVRA, главное, опыт случился.

— DAVRA представляют художницы из разных стран. Как вы считаете, можно ли считать Центральную Азию культурно одним регионом, несмотря на все различия?

Думаю, что да. Дело в том, что между нами не проходят границы, сформированные естественными путями, морями, горами и так далее. Мы, возможно, в чём-то разные, но где-то и очень похожи, особенно в переосмыслении советского опыта или тюркского мира. Например, с приглашённой гостьей публичной программы DAVRA Эллой Манжеевой из Калмыкии нас объединяют степные традиции, но их народ при этом не обращался в ислам, а афганская художница Кубра Хадеми не переживала советскую эпоху. Не всё строится вокруг истории Турана и Ирана, кочевого или оседлого народа, напротив — это вопрос соединения культур.

Во время подготовки к Documenta Fifteen мне было важно не лимитировать опыт одной страны, а расширять территорию, чтобы создавать пространство для обмена культурой и идеями. По этой причине в программе в качестве гостей участвуют не только представительницы Центральной Азии, но и девушки афганского, татарского, калмыкского или уйгурского происхождения. Все они пережили разный опыт. Вместе и с помощью искусства, мы можем создавать пространство, где можно взаимодействовать без ограничений, опираясь на культурно, духовно и интеллектуальную общность.