В четырех-шести часах езды от Ташкента, на юго-западе Ферганской долины, на границе с Узбекистаном находится небольшой таджикский город Канибадам с населением 50 тысяч человек.

Здание, где сегодня находится Государственный музыкально-драматический театр имени Тухфы Фозиловой, в начале ХХ века служило площадкой для остановки передвижных театральных трупп. Одной из них был театр Хамзы. Под влиянием Хамзы Камиль Ярматов — солдат Красной армии, охранявшей актеров, — увлекся исполнительским искусством и в 1922 году основал народный театр из солдат, которых привлекали на массовки.

Постепенно здесь стал формироваться профессиональный коллектив, а в 1932-м театр получил статус государственного. Позднее Ярматов ушел в кино и оказал большое влияние на узбекский и таджикский кинематограф.

В советское время в Канибадаме часто ставили спектакли на узбекском и таджикском языках, сюда приезжали на гастроли труппы из Узбекистана, а сам театр часто гастролировал в Ташкенте и узбекских городах Ферганской долины. На этой сцене встречались узбекские и таджикские актеры и режиссеры.

В 1993 году в Таджикистане началась гражданская война, в 2000-е между странами стали ухудшаться политические отношения. Был введен визовый режим, отсутствовало прямое авиасообщение и закрыты наземные границы. Люди, живущие в приграничных городах вроде Канибадама, годами не могли увидеть родных, живущих по другую сторону, что уж говорить о поддержании театральных связей.

В 2018 году границы были открыты, визовый режим отменен, а отношения стали налаживаться. Но восстановить узбекско-таджикские театральные связи на официальном уровне оказалось не так легко.

Несмотря на то, что канибадамский театр сотрудничал с независимыми узбекскими группами и режиссерами, первое официальное выступление труппы на сцене Государственного театра в Ташкенте произошло только в декабре 2021 года. Впервые за весь период независимости Таджикистана и Узбекистана. На международном Молодежном театральном форуме стран Содружества, Балтии и Грузии показали спектакль «Кори Ишкамба» по пьесе Садриддина Айни «Смерть ростовщика». Конечно, произведение выбрали не случайно. Айни — основоположник как таджикской, так и узбекской советской литературы, а действие повести происходит в Бухаре, накануне прихода к власти большевиков.

Естественно, авторы адаптируют сюжет под современные реалии и аккуратно, в шутливом тоне вносят сатиру на актуальные проблемы региона. «Власти сменяют друг друга, а такие герои как Кори Ишкамба (Толстопуз) никуда не деваются, тема скупости и ненасытности актуальна и сегодня», — считают актеры.

О том, как канибадамцев встретила публика в Ташкенте, чем живет театр и как они развиваются, рассказывают актеры, прибывшие со спектаклем «Смерть ростовщика» в Ташкент.

«Все мосты были разрушены…»

О восстановлении театральных отношений с Узбекистаном

Нам было очень важно понять ташкентского зрителя, увидеть, как нас здесь примут. И, к счастью, приняли хорошо: услышали много поздравлений от зрителей и коллег. После спектакля было такое чувство, что мы снова дома.

Еще с момента основания нашего театра таджикско-узбекские культурные связи были очень сильны. Общие актеры, общие режиссеры, общие постановки. Это печально, что после обретения независимости наших стран эта связь оборвалась. Когда в 2018 году границы открылись, мы стали пытаться восстанавливать ее.

Но это оказалось не так просто. Театры боялись принимать решения и приглашать нас без приказов сверху. В Министерстве культуры Таджикистана говорили, что нас должно пригласить сюда ваше министерство, а когда мы к ним обращались, там, наоборот, ждали первого шага от нашего руководства. Думаем, дело в том, что мосты были абсолютно разрушены за годы политического конфликта. И восстанавливать, конечно, начали с самого главного: политических отношений, экономических связей, образования, а культура оказалась в самом конце этого вагона.

Но теперь, благодаря этому форуму, нас увидели, на премьере присутствовал посол Таджикистана в Узбекистане и даже выступил с речью, а руководители других театров Узбекистана стали предлагать совместные проекты. И, думаем, теперь все успокоились и дело пойдет.

«Главное, чтобы нас понимали».

О том, на каком языке выступать

Конечно, в Канибадаме мы ставим пьесы на таджикском. В некоторые спектакли включаем отрывки и на узбекском, как, например, в «Лебединой песне» по мотивам драматургии Чехова, Шекспира, Гоголя, Грибоедова, таджикских авторов Яшина, Гуляма.

Эта практика сложилась еще в ХХ веке: в приграничных городах, например, в Коканде и Канибадаме, где население говорит на двух языках, часто ставились пьесы Хамзы, там гастролировали актеры таджикских и узбекских театров, пьесы игрались на двух языках.

Но в этот раз в Ташкенте мы решили сыграть на русском. «Ростовщика» перевели в 2019 году для показа в России. Некоторые спрашивали, почему мы выступали на русском, тогда как другие театры показывали пьесы на национальных языках с субтитрами. Мы ведь вроде как должны продвигать свою таджикскую культуру, свой язык…

Но для нас важнее другое. Все-таки в Ташкенте, особенно на международном мероприятии, большая часть зрителей владела русским языком. Это ведь классический театр, тут важна драматургия, сюжет; вот если бы это была пьеса по мировой классике — Шекспиру, Байдену, Ницше, которых читают во всем мире, то тогда бы люди и так знали бы, в чем суть. Но Садриддин Айни — национальный автор, его работы читают в нашем регионе, но для людей за рубежом он не сильно известен. А мы хотели, чтобы нас поняли, хотели донести смысл произведения, чтобы больше людей вникло в суть пьесы, наблюдало за мастерством режиссуры и актерской игрой. Субтитры не очень удобны, они отвлекают внимание.

Мы много репетировали и сильно волновались перед премьерой в Ташкенте. Знаем, что в нашей речи были и ошибки, и акцент, ведь русским мы владеем не в совершенстве, а думаем на таджикском. Но это не главное, на наш взгляд. Придет время, и мы будем популяризировать нашу национальную культуру, язык. Сейчас важно, чтобы нас понимало как можно больше зрителей, чтобы наши постановки приносили пользу сегодня.

Есть много стереотипов, которые разобщают, а не сближают людей. Чистота языка, правильное произношение… Многих раздражает, если ударение не там ставишь. Но нам кажется, что, если мы понимаем друг друга, это главное.

«Нас раздражает жалость. Пусть зритель оценивает нашу работу»

О том, как Канибадамский театр выживал в непростые времена и почему актеры не разъехались

Основной костяк нынешней труппы театра сформировался еще во время учебы в театральном институте в Душанбе в 2005—2009 годах. Когда начали учиться, очень плоско и примитивно мыслили: думали, вот станем актерами, придет слава и популярность, тогда заживем. Мы же все из провинций и воспринимали актеров так, как видели в кино, и были очень самоуверенными ребятами. А потом поняли, что все это чушь полная…

Мы осознали, что, кроме актерского ремесла, нужно научиться себя продвигать. Для этого нам всем нужно быстро освоить дополнительные профессии. Кто-то из нас монтажом занимается, фото- или видеосъемкой, есть аниматоры, менеджеры.

Когда мы впервые пришли в театр в 2009 году (после окончания студии при нем), у нас ничего не получилось из-за молодости и нехватки опыта. Тогда почти все разъехались на заработки, как и большинство мужского населения областей на окраинах Таджикистана. Но каждый из нас слишком любит театр, мы без него не можем. В 2014 году снова собрались в Канибадаме, Гайрат Кодиров стал директором, и мы начали восстанавливать театр, который находился в сильном упадке многие годы.

Музыкально-драматический театр Канибадама — единственный в стране хозрасчетный театр, то есть мы должны сами себя окупать. Когда в 2014 году наша команда пришла туда, на нем висел очень большой долг перед налоговой, и все банковские счета были арестованы. Из-за этого мы не могли работать с донорами, получать дополнительное финансирование.

Чтобы начать все заново, мы начали активно работать. Ставили детские спектакли и выступали по три-пять раз в день каждый день, договаривались, выезжали в школы. Так мы заработали денег, закрыли все долги. Дальше начали работать с донорами, фондами и получать дополнительное финансирование, постепенно ремонтировали здание театра.

Поначалу было сложно. Вот, например, когда ставили «Смерть ростовщика», мы сначала обратились к первой постановке Баходира Юлдашева 1993 года. Там был такой оригинальный момент: на сцене стоял очаг, а на нем казан, в котором на протяжении всего действия на сцене готовили плов. Представляете, в голодные времена какой это производило эффект на зрителей?!

Так вот, когда решили восстановить спектакль, билет в театр стоил 3 сомони (примерно 30 центов), а плов обходился в 120 сомони. В зале могли сидеть два-три зрителя, которые даже расходы на плов не окупали. Мы тогда его вывели из репертуара и заново поставили уже в 2017 году.

С 2017 года мы начали плотно заниматься привлечением зрителя. Выезжали в школы, выступали на рынках, завели сайт, аккаунты в социальных сетях, YouTube-канал (во время карантина в 2020 году Канибадамский театр выпускал аудиоспектакли для детей). Все это делаем мы сами небольшой группой из трех с половиной человек. И наша работа дала плоды — до пандемии у нас было 50 процентов заполненности зала. И мы пришли к какой-то материальной стабильности, а в провинции без крыши и стартового капитала добиться такого очень сложно.

Почему, несмотря на сложности и экономическое состояние региона, мы остались и сохранили наш театр? Наверное, дело в том, что мы не просто работники — мы семья, а театр — наш дом. Все проблемы каждого участника нашей труппы, в том числе личные, семейные, финансовые, решаем вместе, поддерживаем друг друга. Конечно, иногда перегибаем палку, лезем в жизнь друг друга из-за близости. Но такая форма взаимодействия сохраняет наш театр.

У многих театров есть хорошие помещения, все удобства, но нет команды. Может, у Канибадамского театра не все хорошо, но у него есть душа. Мы любим друг друга и свою работу. Это для нас главное, на остальное плевать.

Наш коллектив упорно трудился, почти у всех были серьезные трудности, которые влияли на нашу личную жизнь, на наши семьи. Около пяти человек из труппы живут в других регионах Таджикистана. Они уезжают на выходные к женам и детям, а всю неделю работают и живут в Канибадаме.

Поэтому, когда мы делали ремонт, то создали для себя комфортные условия работы — обустроили комнаты, где можно переночевать. Тут все актеры могут остаться и в выходные, и в праздники, и по будням. У нас нет рабочего графика с 8 до 5 часов. Мы постоянно в процессе, а иначе нельзя. Если любишь свое дело, должен вкладывать в него максимум.

Время от времени кто-то уезжает, решает свои проблемы, зарабатывает деньги. Люди уходят по многу раз, но обычно возвращаются. Потому что мы не можем без нашего театра.

Сейчас положение гораздо лучше, чем в 2014—2015 годах, но нам до сих пор постоянно сочувствуют. Потому что здание в плохом состоянии, зарплаты маленькие, живем на периферии. Вот мы спектакль поставили, гран-при на фестивале взяли, а наши зрители не над спектаклем думают, а причитают: «Ой, какие хорошие ребята, в таком положении работают. Ой, хоть бы им здание починили», и все в таком духе. Спасибо, конечно, за сочувствие, но мы уже прошли этот этап, и жалость начинает нас раздражать. Пусть лучше зрители концентрируются на том, что мы делаем, оценивают спектакли.

«Прошло 100 лет, а ничего не изменилось»

О том, почему в театр, который носит имя актрисы Тухфы Фозиловой, почти не приходят играть девушки

В нашей театр-студии учатся девушки и даже привыкают к нашему темпу работы. Но они не остаются надолго. Ближе к 9—10-му классу родители говорят им: «Стоп! Ты уже актриса, теперь пошли домой, будем готовиться к свадьбе. Теперь тебе надо научиться плов готовить, хлеб печь…»

Корень этой проблемы — в мышлении народа. И эти стереотипы надо ломать. Для этого нужно перестраивать всю систему ценностей и постепенно совместными усилиями представителей культуры менять отношение местного населения к работе девушек в театре.

Пока же в наших спектаклях мы ищем формы и способы максимально обходиться без женских ролей. А если они необходимы — проводим кастинг. Но это единичные истории.

Ситуация печальная, хотелось бы, чтобы и девушки были в театре. Единственный позитивный момент — те девушки, которые у нас учились, хоть и не стали актрисами, но они стали друзьями и самыми доброжелательными зрителями. Они пропагандируют наш театр, приводят на спектакли своих детей и подруг.

Когда 100 лет назад Хамза и Камиль Ярматов ставили первый спектакль, то не смогли найти девушку на женскую роль. Никто не готов был позволить своим дочерям и женам выйти на сцену. Тогда женского персонажа сыграл мужчина. Прошло 100 лет, а ничего как будто не изменилось.

«Мы хотим, чтобы зритель думал»

О реакции на спектакли и отражении социальных проблем

Мнение местных зрителей о спектаклях бывает разным. Кто-то цепляется за язык, на котором выступают актеры, кто-то за матерное слово, кто-то углядит пропаганду чего-либо. Но недовольные всегда будут. Главное, что мы говорим, затрагиваем наши реалии, обсуждаем сложные темы. Например, насилие в семье, бедность, терроризм. Но люди просто не хотят думать, видеть проблему. Проще сказать: «Нет, нет, это не про нашу власть, это про Бухару. Давайте не будем об этом думать».

Наш зритель, к сожалению, очень ограничен в своем восприятии. На это влияет и школьная система образования, и телевидение. Но есть и моменты, которые зрители чувствуют и хорошо встречают. В спектакле «Кори Ишкамба» есть сцена, где главный герой жалеет тратить свечу на гостей, поэтому тушит ее. И в этот момент свет в зале реально выключают, и диалог на сцене продолжается в абсолютной темноте.

Это ведь про нашу жизнь. Мы в 2017-м так репетировали без света зимой, дверь нараспашку открывали, чтобы было видно, и работали в шапках и куртках. Но, как говорит дядюшка Кори, человек постепенно ко всему привыкает. В Таджикистане этот момент идет просто на ура.