Общее впечатление

Спектакль разделён на две части (акта). Если изначально казалось, что на сцене трагикомедия, то постепенно фарс уходил, напряжение нарастало, а документальная основа выходила на первый план. Режиссёр спектакля Якуб Скрживанек часто работает с архивами и документалистикой. Возможно, поэтому пьеса словно зависла между доктеатром и более типичной для «Ильхома» трагикомичной пьесой с элементами социальной повестки.

При этом я отметила для себя музыкальную составляющую Марата Максуди (в основном музыкальный фон был ненавязчив и ярко проступал в драматичныые моменты, что позволяло ему создать органичную среду) и эффектные декорации Александра Провалинского. Моё нездоровое воображение увидело в надувной конструкции, вздымающейся в темноте, жуткую паучиху Луиз Буржуа, всё творчество которой было связано с детским опытом, потаёнными фантазиями, стыдом, страхами, взаимоотношениями с родителями. Подобные ассоциации хороши для плавного вхождения в сюжет.

Зачем мне нужна дочь?

Первый акт «Подпольных девочек» был в большей степени связан с темой одноимённой книги. В первой сцене с беременными некая исследовательница, она же аллегория общественного мнения, высказывает женщинам всю суть, суеверия, нелепости, сопровождающие культ мальчиков в одной далёкой стране (Афганистан ни разу не назван в спектакле). Хотя ясно, что нечто подобное мы слышим и в наших недалёких краях.

Эта сцена — как хайповая подводка к статье, она может вызвать серьёзное подгорание у поборников морали. Я представляю, как аксакалы Союза театральных деятелей, услышав со сцены о том, что «щелочная среда во влагалище и положение женщины во время секса головой на север гарантирует рождение мальчика», захлебнулись бы в криках «Запретить». Но, конечно, не потому, что они не считали бы сарказм и были бы возмущены невежественными антинаучными заявлениями, а потому что сексу, влагалищу и щелочной среде не место в храме искусства. Хорошо, что театр не храм, а всего лишь подвал, где влагалища чувствуют себя достаточно комфортно.

Гротескный текст и полукомичная игра актрис перемежались драматичными поворотами и зачитыванием сухой статистики о смерти беременных и рожениц. Зрителям сообщили, что за время спектакля умрёт 45 женщин.

Играете в переодевание, пока в мире творятся ужасные вещи

Что-то пошло не так, и родились девочки. Диалоги следующей сцены о том, какой нужно быть женой, что должна делать девочка и кто такая свекровь, звучали достаточно нарочито, кажется, в них больше человеческих эмоций реальных женщин, чем сценарного материала.

Историю с переодеванием девочки в мальчика постановщики решили, вшив внутрь спектакля ещё один мини-спектакль. Одной из дочерей повезло примерить роль мальчика, и дети разыгрывают сценку из «Титаника».

Две восточные девочки, надев головы-маски, которые не только скрыли их лица, но и не позволяют им видеть внешний мир, притворяются Джеком и Роуз (имена, по мнению матерей, навязанные гнилой культурой запада) и под строгим контролем родителей разыгрывают сценку из голливудской мелодрамы. Это довольно трогательный, смешной и, по-моему, самый интересный эпизод спектакля. Не потому, что он манифестирует более значимые посылы, чем в других частях. Но потому, что это более сложная, многослойная и наименее прямолинейная часть всего спектакля.

Первый слой — это детская игра, через которую преподносится мотив переодевания и примерки роли другого, непосредственное действие внутреннего спектакля. Это юмор, лежащий на поверхности.

Второй слой — это тема столкновения глобализации с традиционализмом. С одной стороны, авторы здесь иронизируют над банальным и идеалистичным голливудским сюжетом. Но с другой — американская поп-культура здесь преподносится как некое спасение и побег для афганских девочек от реалий своего существования.

Вроде чувствуется оглядка на запад. Но при этом нельзя и утверждать об искусственности этого приёма. Так, я, родившись и проведя всё детство в Узбекистане, также выросла на поп-культуре, а все мои игры со сверстниками были связаны с сюжетами западных фильмов и мультиков.

Третий слой — символы и метафоры. Маски — это, с одной стороны, лишь первые в череде ролей, которые придётся примерить девочке в будущем (невесты, матери, сестры, жены, свекрови, бабушки). И здесь они не лёгкие маски на резинке, это тяжёлые, неудобные бутафорские головы, которые полностью скрывают лица девочек, прячут их от мира и частично ослепляют. Здесь можно увидеть и аналогию со скрывающей лицо одеждой, и с жизнью женщины, спрятанной в доме, в традиционалистском обществе.

Трогательная детская игра прерывалась вмешательством матерей, которые словно возвращали дочерей в реальность, а их реплики не позволяли зрителю забывать о том, что в этом спектакле много смеяться нельзя.

Парад невест

Девочки выросли и готовы к новым ролям. Под народную песню на сцену выходят девять невест. Визуально и по звуку это один из самых эффектных эпизодов спектакля. Ведущая предлагает зрителям каждую, описывая, словно товар. Девушки манерно позируют, фальшиво улыбаясь и переигрывая (намеренно таким образом подчёркивая гротескность ситуации).

Сцена интересна визуально и местами комична, но она снова возвращает произведение к излишне лобовой подаче. Фразы повторяются, от чего их сила воздействия (для меня) снижается, я снова будто на читке новостей или фем-пабликов. Но при этом эмоциональность, с которой актрисы выдают свои качества хороших жён, предлагают себя и взаимодействуют с залом, подкупают.

Как мне кажется, здесь постановщики в большей степени основывали сценарий на местных реалиях и позволяли актрисам вкладывать по максимуму личных эмоций, сарказма, усталости, обиды, издёвки. Так ведут себя женщины на грани срыва. Фальшиво улыбаются, встречая родню, откровенно заигрывают, желая привлечь, покорно соглашаются, боясь скандала, тихо мстят, когда всё зае…ло.

Напряжение и накал нарастают постепенно. Покорные девушки, поначалу говорившие «Я буду хорошей женой», «Ты можешь завести гарем», постепенно уходят в надрыв «Ты можешь бить меня, если я не буду слушаться», а последняя заявляет «Кто меня обижает, тот плохо кончает» (реплика вызывает усмешки женщин в зале и неловкое молчание мужчин).

Нервная сцена с невестами завершается снова сухой статистикой и намёками на повседневные новостные сводки о домашнем насилии, подводя черту под первым актом.

Охота на бурку

Второй акт основан на интервью с женщинами (как беженками, так и оставшимися в Афганистане), которые наблюдали приход к власти талибов. Второй акт гораздо более цельный и ровный по настроению, чем первый, но более драматичный. Юмор ушёл полностью, импровизация и экспрессивность также, осталась предельная документальность.

Авторы начали с фразы о конце света, и это тоже не только про военный ужас и трагедии мирных жителей, но и про конец светской жизни, и про свет солнца, скрытый теперь никабом.

Женщина говорит. О том, как бежала домой в ужасе от того, что юбка слишком короткая, как сжигала документы и дипломы иностранных университетов, как в торговых центрах другие чуть ли не дрались за уже позабытую одежду, которая ещё накануне пылилась на прилавках.

Женщина смиряется. Полосы на её одежде сливаются с прутьями декораций, словно слоями обволакивая тело в тюремную клетку.

Женщина просит. Помощи у женщины по ту сторону. Но та боится другую, не понимает, не доверяет, осуждает.

Женщина скорбит. О себе и свободе, которая с одежды только начинается. О дочерях, которые нежеланны. О мужчинах, которых нет рядом. О её стране, которой не существует.

Чего хочет женщина?

Эпилогом спектакля стали мечты. Девять «подпольных девочек» говорили о том, чего хотят. Предполагаю, что эта часть — не текст драматурга, а истории актрис, и, вероятно, эта сцена не просто заключение. Мне кажется, она была введена в качестве терапевтического элемента после достаточно тяжёлой, драматичной документальной части, которую актрисы пропускали через себя.

Девушки говорили сбивчиво и не заученно о том, чего они хотят. И здесь, учитывая тон пьесы, ожидались феминистские манифесты о свободе и равноправии. Но они звучали не прямо. Любить и быть любимой, быть понятой родными, дать образование ребёнку… Мечты, вроде бы хорошо вписываемые в патриархальный уклад, но это не важно.

Самое главное здесь не то, чего именно хочет каждая из женщин. Важно то, что эти мечты принадлежат женщинам.

P.S.

Темы, затронутые в спектакле «Подпольные девочки», безусловно, важны и должны обсуждаться в пространстве искусства. Но по моему мнению, данный спектакль стал в большей степени декларацией и фиксацией женских голосов. Я знаю, о чём говорят героини, понимаю и сочувствую. Спектакль практически повторяет то, что я читаю в хороших журналистских текстах, то, что я слышу на протяжении всей жизни от матери, родственниц, подруг, соседок, учительниц и коллег. Здесь для меня всё понятно и ясно. А театр для меня не про ответы и однозначность, а про вопросы и непонимание.

Можно заключить, что «Подпольные девочки» не столько театральная постановка, сколько художественная акция, простая, прямолинейная и построенная на противоречии двух абсолютных категорий: зла (неравенства с одной стороны) и добра (женщин с другой). Но по сути конфликта внутри произведения нет. Нет серой зоны, которая делает нашу жизнь сложной, а творчество неумолимо и болезненно влекущим.