Узбекской политической оппозиции как таковой не существует уже давно. Как правило, это явление в узбекском общественном сознании ошибочно представляется в нескольких сегментах: под оппозицией представляют любого, кто не слишком рьяно присоединяется к официозному пафосу и казённому патриотизму, а также скептически и критически смотрит на официально декларируемые отчёты и политический курс. Любого, кто не присоединяется к направляющей и генеральной линии властей, допускающего «разговорчики в строю», автоматически записывают в оппозиционеров. Критик и оппозиционер в итоге становятся одним и тем же. 

Картина на самом деле совершенно иная. Бывшая когда-то главным «пугалом» режима политическая оппозиция в лице Мухаммада Салиха (Салай Мадаминов) давно уже не представляет какой-либо живой силы. Узбекской политической оппозиции всегда не хватало организационной способности. 

Партии «Эрк» и «Бирлик» в политической эмиграции не превратились в грозную силу, влияющую на протесты и общественное мнение, силу, как это получается с Демократическим выбором Казахстана во главе с Мухтаром Аблязовым или иранской политической эмиграции, владеющей несколькими интернет-изданиями и телеканалами. Ни бирликовцы, ни эрковцы так и не стали популярной силой среди узбекских эмигрантов в Турции, Европе, России и США. Тут причин несколько. Помимо организационной неспособности в самой политической оппозиционной среде, тут есть и роль силовиков бывшей СНБ, наполнивших несколькими своими агентами, которые способствовали внутреннему разложению двух партий и увеличению взаимных склок между лидерами.  

В результате долгое время лидеры «Эрк» и «Бирлик» главным образом сосредоточивались на критике самого Ислама Каримова и дискредитации его имени. Но больше всего усилий они направляли на обвинение друг друга в прислужничестве Каримову. То, что он был не очень мудрым, мягко говоря, давно известный факт, но а дальше что? В итоге после смерти президента Ислама Каримова у политической оппозиции не было конкретного альтернативного проекта, и им не было что предложить обществу в качестве новой модели развития. 

Сосредоточение критики вокруг одной персоны привело к тому, что политическая оппозиция так и не нашла ни новой и свежей повестки в качестве альтернативы, ни популярных новых лидеров. От былой узбекской оппозиции в эмиграции сегодня остаётся только несколько сайтов с дизайном от 2005 года и несколько живых имён, которые время от времени могут появляться в нескольких медиа со своими комментариями. Ни в университетских кампусах, ни в аналитических центрах в стране пребывания они не заручились нужными контактами, не привнесли какие-либо свежие политические технологии. Для властей они остаются главным «пугалом» для ужесточения контроля и увеличения кормовой базы силовиков. К тому же политическая оппозиция в эмиграции так и не предложила и не воспитала нового лидера, который мог бы отвечать чаяниям молодёжи. В итоге мы получаем среди политической эмиграции не партийную машину со своей программой, идеологией и сторонниками, а личный проект того или иного политического деятеля. Проект в отличие от партийной машины — «тусовка» ограниченного количества людей, чтобы ходить по кабинетам и саммитам международных организаций.

С другой стороны, общественность, особенно активная её часть, стала заложниками идеи президента Мирзиёева, несколько лет тому назад заявившего, что настоящая оппозиция может появиться только внутри страны. Многие приняли это заявление как аксиому. Хотя по сути Шавкат Мирзиёев сказал так только потому, что он президент персоналистской автократической системы, следовательно, noblesse oblige, то есть положение обязывает говорить именно так. Но в силу своего профессионального и образовательного бэкграунда наш президент не имеет глубоких гуманитарных знаний по политической истории.

Ведь все политические идеи и группы Европы и Азии так или иначе смогли раскрыть свой потенциал в политической эмиграции: младотурки, большевики, движение Неру и Ганди, баасисты Египта, Ирака, Сирии и Туниса смогли сформироваться и выжить в политической эмиграции. Поэтому убеждён в том, что политическая оппозиция может родиться где угодно: в Кабуле, Тимбукту, Москве, Праге и Нью-Йорке. Неважно местонахождение политических лидеров, важно то, какую политическую повестку предлагает та или иная политическая сила, стремящаяся на политический олимп страны. 

Нужно чётко понимать, что политическая эмиграция — это всегда вынужденный шаг, когда внутри страны не остаётся иных способов для выживания и развития. Политическая эмиграция становится необходимой только тогда, когда политическим лидерам нужно не только сохранить жизнь себе и сторонникам, но и найти партнёров и сторонников для борьбы с новыми методами. Младотурки Оттоманской империи, панарабисты баасисты Ближнего Востока, филиппинские борцы за свободу в конце XIX века или китайский лидер Сунь Ятсен против Цинской власти так или иначе смогли сохранить себя и вести свою борьбу, находясь в политической эмиграции. Вдали от родины они все могли наладить издание газет, книг, собирать деньги на свою борьбу и устанавливать связи с теми государствами, которые могли бы оказать поддержку или как минимум не препятствовать их деятельности.

К «клановым» теориям часто прибегают эксперты, но на мой взгляд это экзотизация и ориентализм. Кланы как сети региональной лояльности уже редко можно встретить в регионе — всё перемешано, сети лояльности не так привязаны к регионам, как раньше.

Изменения в балансе сил в Узбекистане связаны не столько с реорганизацией спецслужб, сколько с самим приходом к власти Шавката Мирзиёева. Его вступление в должность запустило процессы, которые стали «волнами», исходящими от этого основного изменения. С приходом Мирзиёева его ближайшие люди, включая членов семьи, оказались главными выгодополучателями новой политической системы. Это даже не скрывается — его родственники заняли высокие посты в государстве, и их родственная связь с президентом не только не скрывается, но и воспринимается как нечто само собой разумеющееся.

Что касается баланса сил между различными силовыми ведомствами, то здесь действительно произошли существенные изменения. Ранее мощный и всесильный СНБ, который вызывал страх и имел огромное влияние при Каримове, утратил своё былое могущество. Его полномочия были перераспределены между другими силовыми структурами, на которые теперь опирается Мирзиёев. В результате реальная власть больше не сосредоточена в одних руках.

Теперь ключевыми игроками в силовом блоке являются Генеральная прокуратура, Национальная гвардия, Министерство внутренних дел (в меньшей степени), а также Служба государственной безопасности (СГБ). Кроме того, особое место занимает Служба безопасности президента, которая напрямую подчинена только Мирзиёеву и не участвует в общих вопросах силового блока, сосредоточив внимание исключительно на безопасности главы государства.

Цель реорганизации спецслужб в Узбекистане достаточно очевидна, учитывая особенности политической системы страны. Здесь никогда не было традиции смены власти, и, по сути, этот институт в стране отсутствует. Поэтому президенту Шавкату Мирзиёеву пришлось выстраивать новую систему управления практически с нуля.

В персоналистских автократиях, подобных узбекистанской, вся система власти сосредоточена вокруг одной личности, и ключевые структуры служат интересам этого человека. При Исламе Каримове спецслужбы полностью работали на поддержание его власти. С приходом к власти Мирзиёева эти структуры больше не могли оставаться «каримовскими» — они должны были стать «мирзиёевскими». Для этого президенту необходимо было обеспечить максимальную лояльность людей, отвечающих за его безопасность.

Главная задача реорганизации спецслужб заключалась в том, чтобы гарантировать, что ключевые фигуры, находящиеся ближе всего к президенту, полностью лояльны и надёжны. Это требовалось, чтобы исключить возможность заговоров, утечки информации о личной жизни президента или других критически важных данных. Такие вопросы требуют абсолютного доверия, и доверить их можно только тем, кто доказал свою верность. Именно поэтому была проведена реорганизация спецслужб, направленная на укрепление контроля и усиление личной безопасности главы государства.

Вопрос реформ Шавката Мирзиёева действительно обсуждался много раз, и если выделять ключевые аспекты, в политической сфере стоит обратить внимание на изменение риторики. При Исламе Каримове в Узбекистане проблем как таковых официально не существовало. Страна представлялась как идеальное государство, где не должно было быть причин для недовольства. Любая критика автоматически воспринималась как экстремизм или терроризм. В этом контексте мигранты считались предателями, а любое несогласие подавлялось.

С приходом Мирзиёева подход к обсуждению проблем изменился. Стало возможно открыто говорить о недостатках, обсуждать вопросы, которые раньше были под запретом. Хотя не обо всех проблемах можно свободно говорить, критика власти, особенно на местном уровне, стала допустимой. Теперь можно подать жалобу на чиновников, которые не выполняют свои обязанности, и с этим могут разобраться. Конечно, система далека от идеала: многие используют этот механизм для устранения конкурентов, часто это делается в рамках пиар-кампаний. Однако важно отметить саму возможность обсуждения проблем, которая раньше отсутствовала.

Сюда же можно отнести изменения в работе СМИ. Если при Каримове они фактически не выполняли свою роль, то при Мирзиёеве ситуация изменилась — СМИ начали активнее освещать актуальные вопросы, пусть и с ограничениями.

Что касается экономических реформ, то, безусловно, ключевым сдвигом стала свободная конвертация валюты. Это стало большим шагом вперёд, изменившим положение как для граждан, так и для бизнеса. Легальная конвертация и обмен национальной валюты значительно улучшили экономическую среду, что положительно сказалось на инвестициях и развитии банковской сферы. С этим также связаны приход международных банков и активизация финансовых процессов в стране.

Однако, несмотря на прогресс, остаются проблемы: избыточная зарегулированность, нехватка банков для такого большого населения, очереди и медлительное обслуживание. Но даже с этими недостатками нынешняя ситуация значительно лучше, чем когда-либо раньше.

Что касается роли международных инвесторов, в частности Алишера Усманова, стоит отметить, что назвать его международным инвестором в узбекском контексте не совсем корректно. Во-первых, если рассматривать его инвестиции, то трудно назвать страны, куда он вкладывает за пределами Узбекистана и России. С точки зрения узбекской политики, Усманов, скорее, внутренний инвестор, обладающий глубокими семейными и личными связями с узбекскими элитами.

Поддержка Усманова сыграла значительную роль в становлении Шавката Мирзиёева как президента. Известно, что их семьи связаны кровными узами, что ещё больше укрепляет альянс. Это общеизвестный факт, который не скрывался в первые годы правления Мирзиёева. В те времена президент часто пользовался личным авиатранспортом Усманова для своих международных поездок, что демонстрировало их тесную связь.

Усманов выполнял две важные функции в этом контексте. Во-первых, он обеспечил внешнюю легитимность Мирзиёева, особенно в глазах политических элит Узбекистана. Во-вторых, укрепил эту легитимность на международной арене благодаря своей связи с российским истеблишментом. Несмотря на публичные заявления Усманова о том, что он всего лишь бизнесмен и не связан с политикой, реальность такова, что в России, как и в других странах постсоветского пространства, богатство и политическое влияние тесно переплетены. Журналистские расследования и независимые источники неоднократно указывали на его связи с Владимиром Путиным и российскими элитами.

Эта связь делала Усманова важным ресурсом для Мирзиёева. Демонстрация поддержки такого крупного игрока извне создавала впечатление, что внутренняя конкуренция с ним будет крайне затруднена. Внутри страны Усманов также укрепил свои позиции, получив доступ к новым активам с приходом Мирзиёева к власти. Хотя конкретные факты сложно документально подтвердить из-за недостаточной прозрачности системы, известно, что Усманов значительно расширил свои интересы в Узбекистане за последние годы.

Эти отношения взаимовыгодны для обеих сторон. Усманов использует свой доступ к власти для расширения своих активов, а Мирзиёев получает внешнюю поддержку и политическое прикрытие. Примером может служить недавняя активность Усманова по снятию санкций, наложенных на него западными странами. Известно, что в этом вопросе ему помогают представители узбекских властей, включая дипломатические обращения посольства Узбекистана в Германии.

Политическая система Узбекистана без реальной политической альтернативы и системы сдержек и противовесов рискует превратиться в неофеодальный автократический мирок, где главенствовать будут не избранные на независимых и честных выборах политические лидеры, а различные члены семей с непомерными амбициями и коррупционными кружками лизоблюдов. 

Это приведёт к тому, что социальный лифт для огромного количества людей будет закрыт не только в политике, но и в  экономике, культуре и государственном управлении. От мала до велика будет необходима фигура покровителя, в ход пойдут постоянные взятки и поборы, как было в «добрые» времена ханов и эмиров. Этот путь опасен для страны с растущим числом населения и ограниченным пространством для сельского хозяйства, водных ресурсов, а также не очень высоким уровнем  экономического благополучия. Нет в деревне и районе света и газа, качественных дорог? Без политической активности и поддержки альтернативных политиков требовать всего этого будет некому. 

Но при этом, когда в стране главный показатель эффективности для силовиков — это так называемая «борьба с внутренними врагами», ни о какой реальной альтернативной партии говорить не стоит. Ожидать её появления тем более. Ведь в противном случае элитам и их информационным миньонам не останется причин для пафосных разговоров о том, что все довольны проводимыми изменениями, а критикуют страну и её реформы только те, кто уехал из неё.