Наши собеседники:

Хондамир Имомназаров. Родился и вырос в Узбекистане, сейчас живёт в США. Студент 4-го курса Гриннеллского Колледжа (топ-15 среди американских LAC), член международного Общества нейробиологии. Изучает биохимию и нейробиологию. Занимался выявлением нейронных цепей, активированных МДМА (метилендиоксиметамфетамин, или на сленге экстази), в мышиной модели аутизма

Артём Баев. Живёт и работает в Узбекистане. PhD в области биофизики, старший научный сотрудник Центра передовых технологий (подразделение Агентства инновационного развития при Министерстве высшего образования, науки и инноваций).  Занимается изучением клеточной биоэнергетики и клеточной сигнализации. В настоящее время исследует такие патологии, как ишемический инсульт и болезнь Паркинсона. Сотрудничает с UCL Queen Square Institute of Neurology (London, GB)

ㅤ

Хондамир: Слово «наркотик» происходит от греческого слова ναρκωτικός — приводящий в оцепенение, которое в свою очередь происходит от слова νάρκωσις — онемение. Опиоиды, такие как морфин, именно этот эффект и вызывают и поэтому используются в анестезии. Они были первыми психоактивными веществами, которые подробно медицински охарактеризованы, и поэтому все психоактивные вещества стали ставить в один ряд с опиоидами/наркотиками. 

Но, во-первых, не все психоактивные вещества вызывают физическую или даже психологическую зависимость. А во-вторых, даже если конкретное вещество имеет потенциал вызвать зависимость, вероятность этого зависит от дозы и частоты употребления. Лично для меня «наркотические вещества» как термин несут в себе негативные и немного, может, даже антинаучные коннотации, и поэтому я предпочитаю использовать именно выражение «психоактивные вещества», то есть вещества, которые оказывают эффект на психологическое состояние.

Артём: Если говорить о сухих фактах: открытие человечеством опиоидов — это большое благо. Это вещества, которые имитируют сигнальные молекулы, которые уже есть в нашем организме. У нас есть специальные рецепторы, которые занимаются в нашем мозге и в других частях организма регуляцией боли. То есть, когда организму становится очень больно, он это чувствует, выделяет определённые вещества и пытается это отрегулировать. И как раз опиоиды могут соединяться с этими рецепторами и соответственно подавлять боль — это их основная функция. 

До того, как их стали применять в медицине, люди могли погибнуть во время операции просто от боли. Всем известно, что, например, морфин применяется как паллиативная помощь смертельно больным пациентам, чтобы снизить боль. Но на самом деле наркотические препараты — составная часть анестезии при абсолютно любых операциях. Они используются повседневно в медицине.

ㅤ

Артём: У наркотических средств оказалось побочное действие. Помимо того, что они обезболивают, они способствуют выбросу наших естественных сигнальных молекул, которые участвуют в системе поощрения. Из-за них человек испытывает удовольствие. В естественных условиях эти вещества [системы поощрения] выделяются, когда, условно говоря, вы выиграли футбольный матч или у вас родился сын или вы просто съели мороженое и вам очень хорошо от этого. Естественно, люди, обнаружив этот эффект, начали использовать эти наркотические вещества не по назначению.

Хондамир: Научные исследования психоактивных веществ и их использование в медицине были очень активными в 40-е и 50-е годы в США. Но в 60—70-е годы появлялись движения битников и хиппи, которые отчасти популяризировали приём психоактивных препаратов. Всё усугублялось антивоенными выступлениями, протестами против действующей власти и социальных институтов. Тогда под эгидой заботы о молодёжи, в том числе стало резко урезаться и финансирование научных исследований применения наркотических препаратов в медицине. И вот только начиная с 2000, и даже с 2010-х, происходит в некоторой мере возрождение исследований психоактивных веществ в медицинских целях.

ㅤ

Хондамир: В лаборатории Джессики Волш я изучал применение МДМА, более известного в массовой культуре как «экстази», в лечении аутизма. МДМА — это психоделический препарат, то есть препарат, который влияет на восприятие. Мы изучали это вещество в контексте аутизма, так как МДМА имеет просоциальный эффект (повышают эмпатию, сговорчивость), а аутизм больше всего выражен антисоциальным поведением. Я лично изучал, какие есть неврологические корреляты этого просоциального эффекта и как MDMA, которые могут помочь людям с аутизмом.

В последнее время я изучаю лечение ПТСР (пост-травматическое стрессовое расстройство), ОКР (обсессивно-компульсивное расстройство) и депрессии с помощью психоделиков. Это очень быстро развивающаяся сфера исследований, и результаты клинических исследований довольно многообещающие. 

Как проходят клинические исследования? Это по сути психотерапия, которая ассистирована (то есть под контролем врача в процессе сеансов) психоделиками. В определённых дозах психоделики вызывают эффекты, которые делают человека более восприимчивым к психотерапии и позволяют терапевту реконструировать какие-то воспоминания, травматичные эпизоды или убеждения так, чтобы они больше не приносили пациенту вреда и дискомфорта в повседневной жизни, не приводили к тяжёлому психологическому состоянию. 

Процесс такой терапии происходит в три этапа. Первый — это несколько подготовительных сессий, когда терапевт знакомится с пациентом, прорабатывает цели и методы лечения, терапевт готовит пациента, даёт «инструкции», объясняет, чего ожидать от приёма психоделика, на что обращать внимание и как вообще в этом опыте существовать. 

Второй этап — одна или две сессии с приёмом психоделика. Врач постоянно присутствует рядом, задаёт наводящие вопросы, обеспечивает комфорт и безопасность, следит за физиологическим и психологическим состоянием. 

Третий этап — самый важный, на котором пациент проговаривает с терапевтом опыт, и под руководством врача результаты этого опыта интегрируются в дальнейшую терапию. 

В 2019 году управление лекарственными препаратами в США (FDA) одобрило использование эскитамина по такой модели для лечения депрессии, которая не поддаётся лечению другими методами. Остальные препараты, то есть МДМА, псилоцибин и ЛСД, которые исследуются наиболее широко, в США находятся на третьем этапе клинического тестирования.  

В Австралии администрация лекарственных средств (TGA) приняла постановление, по которому начиная с 1 июля 2023 года психотерапевты со специальной лицензией могут лечить ПТСР с помощью МДМА, а депрессию, не поддающуюся лечению, — с помощью псилоцибина. 

В Швейцарии также терапевты могут получить лицензию для работы с психоделиками. Швейцарские психотерапевты с такой лицензией работали с ЛСД и МДМА с 1988 года, но их не много.

ㅤ

Хондамир: В США законодательство и общественное мнение сильно отличаются от штата к штату. На данный момент, если мы говорим, допустим, про канабис, то в 31 штате он легализован для медицинских целей, но при этом на федеральном уровне остаётся в категории опасных наркотических веществ. Следовательно, получать гранты на проведение медицинских исследований канабиса так же сложно, как и в случае с психоделиками. То есть при всей либеральности Америки всё равно получать такие гранты довольно сложно из-за того, что на федеральном уровне эти сферы остаются под строжайшим контролем. 

Научное исследование — это жутко дорогая вещь, особенно когда мы приходим на стадию клинических исследований. Типичное фармакологическое исследование от самого начала до его внедрения стоит около 800 миллионов долларов. Из частных ресурсов такие суммы собрать очень тяжело, поэтому большая часть исследований спонсируется в итоге государством и частично фармакологическими компаниями. Но компаниям важен итог и получение патента, внедрение лекарства в продажу. Сейчас вкладываться в исследования, например, психоделиков рискованно для фармкомпаний, потому что есть слишком много вопросов, на которые нет ответов. 

Артём: Нужно разграничивать лигалайз — когда есть возможность приобретать небольшие дозы для личного использования или, например, по назначению врача и не получить за это наказание, и исследования препаратов учёными в лаборатории и для применения в медицине. Это разные вещи. Мне кажется, ни у одного общества или государства никогда не возникнет вопросов: использовать в медицине наркотические препараты или нет. 

В любой стране мира государство — единственный орган, который может, собственно, заниматься оборотом наркотиков, но для определённых целей. Имеется оборот прекурсоров (вещества, из которых можно в лаборатории получить наркотики), а также доступ к ним для медицинских или исследовательских учреждений, которым это необходимо. У нас в стране это работает так же. 

Но при этом в Узбекистане не проводят исследований на уровне нейронаук или биологии, подобных тем, в которых участвует Хондамир в США. Возможно, у нас проводятся медицинские исследования препаратов, которые одобрены, допустим, FDA (Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств США) и другими международными организациями, которые прошли этап клинических испытаний и уже продемонстрировали свою безопасность. То есть они одобрены, например, для лечения одной патологии, но не использовались для других, и вот этот аспект могут у нас исследовать. 

Но, если говорить об исследованиях с нуля, то в Узбекистане этого нет. У нас очень сложно получать доступ к наркотическим препаратам, и, вероятно, поэтому учёные и исследователи просто пытаются обходить эту область стороной. Даже доступ к химическим веществам — прекурсорам, например, разным спиртам или серной кислоте, сложно получить, так как из них можно сделать или взрывчатое, или наркотическое. При этом серная кислота может использоваться в лаборатории для самых разных, совершенно некриминальных целей. 

Несмотря на неподвижность госсистемы в этом вопросе, я думаю, что, если найдётся учёный, у которого будет идея, грамотно описанная, и автор будет достаточно квалифицирован, чтобы представить её и получить финансирование, то такие исследования возможны и у нас.

Очень сложно сравнивать Узбекистан и Соединённые Штаты по уровню развития науки. Штаты начали вкладывать в науку очень давно и продолжают это делать. Соответственно, получают большие плоды. На сегодня, я бы сказал, что мы только наращиваем научный капитал — как в контексте человеческих ресурсов, так и материальной базы. В Узбекистане был период, когда в науку вообще не вкладывали деньги, и очень сильные учёные уехали из страны. Сейчас мы с ними сотрудничаем, но всё-таки их основная деятельность за рубежом. Когда ты хочешь заняться какими-то исследованиями, для которых в Узбекистане нет базы или ресурсов, то вынужден самостоятельно искать сотрудников, готовить их, искать деньги и поддержку. Например, то, чем я занимаюсь, в Узбекистане больше никто не делает. 

При этом научное сообщество достаточно открытое. Учёные из Узбекистана могут публиковаться в международных журналах, получать фидбек от коллег, сотрудничать с учёными из других стран. 

Если говорить о финансировании, то сегодня в Узбекистане есть возможность получать гранты — основная проблема в поиске квалифицированной команды здесь. С международными грантами сложнее из-за очень высокой конкуренции и элементарно большего числа учёных с большим количеством публикаций и высоким индексом цитирования за рубежом.

ㅤ

Хондамир: Риски есть всегда, особенно в фармакологии. Нет лекарств без побочек. Суть в том, как мы их минимизируем и как используем их положительный эффект. Психоактивные вещества — это, несомненно, обоюдоострый клинок, но нужно научиться его использовать созидательно. Параллельно исследованиям наркотических веществ учёные, понимая их побочные эффекты и опасность зависимости, пытаются разработать химические аналоги этих препаратов, которые оказывали бы терапевтический эффект без влияния на систему поощрения нашего мозга и не вызывая привыкания. На этом фланге работа тоже активно идёт.

Артём: На мой взгляд, предубеждения в обществе возникают из-за недостатка образования. У нас действительно общество очень мало знает про наркотические вещества. А то, чего люди не понимают, они всегда боятся. 

Конечно, когда мы говорим о наркотических веществах, риски есть. Привыкание и появление зависимости — это большая опасность, я согласен. Но при этом наркотические вещества могут применяться в медицине и помочь многим людям. Поэтому необходимо развивать исследования в этой области, узнавать как можно больше и просто грамотно контролировать этот процесс, подходить к нему осознанно.