***

О нашем рок-андеграунде можно написать целое аналитическое исследование, но тогда оно должно претендовать на некую объективность, отражать различные мнения и взгляды, а это не является моей целью. В основу рассказа лег глубоко субъективный взгляд одного-единственного чувствующего человека, вернее, подростка, жившего и соприкасавшегося с субкультурой того времени, а точнее — меня образца 90-х.

Чувство настоящего…

…напрочь отсутствовало. С монументальным грохотом рухнувших в кювет «жигулей» пронеслись 80-е, а «другое» будущее еще не наступило. Произошло что-то вроде Большого Вселенского взрыва в весьма узкой проекции. Возможно, поэтому была так важна некая самоидентификация — как средство побега от Великого Ничто.

Фраза «Ребята, а вы что, рокеры?» сейчас звучит анекдотично, а тогда была вполне себе в порядке вещей. Сопричастность к той или иной субкультуре означала заявление о себе как о личности экстраординарной. Думаю, на тот момент неформальные тусовки, сейшены, репетиции, полуофициальные концерты и остальная круговерть давали возможность молодежи андеграунда двухмиллионного Ташкента почувствовать себя яркими и независимыми от обстоятельств. В этом было нечто чарующе сэлинджеровское.

Реалии требовали решений, а потому было просто необходимо:

— спасать рок
— не быть как все
— носить черную майку с портретом Кобейна

Самодельные гитары, спагетти из струн и будильник Кашпировского

Пока ушлые ребята «лихих 90-х» пытались сколотить себе состояния, рок-музыканты выпиливали гитары из ножек столов и даже из подоконников. Я лично держал в руках бас-гитару, которая в прошлой жизни была угрюмым белорусским шифоньером. Время острейшего дефицита на все. Что уж говорить об электрогитарах?! Музыканты нового поколения «донашивали» и без того не особо приятно звучавшие и напоминавшие музейные экспонаты инструменты времен дворцов пионеров.

Классическим представителем семейства реликтовых инструментов являлась одиозная электрогитара «Урал». На ней было около десяти кнопок, рычагов и крутилок, из которых работали максимум две. Согласно легенде, гитара производилась на заводе, на котором в годы войны собирали танки, а после стали выпускать музыкальные инструменты.

Косвенным подтверждением мифа служил рычаще-захлебывающийся звук гитары при подключении, отдаленно напоминавший звук приближающегося танка. Весила такая «подруга» килограммов 7—8, из-за чего приходилось прерывать «спасение рока» каждые минут 20 — уставало плечо. Струны на таких гитарах были с железной обмоткой и не менялись никогда. Принципиально. Единственным, и то сомнительным плюсом таких инструментов была их долговечность и ружейная прочность: попытавшись однажды разбить такую гитару, мы с ребятами пробили пол подсобки, где тогда репетировали.

Самый простой и гениальный вариант электрогитары получался, когда внутрь деки акустической гитары «Ленинград» просовывали микрофон. Звук напоминал урчание в животе после нескольких бутылок колы, но это не мешало эйфорическому чувству, пусть и ничтожной, но сопричастности к мировому року.

А вот сварить спагетти из струн — это уже не миф. Рецепт такой: 100—150 граммов стирального порошка насыпается в кастрюлю с кипящей водой, затем на 15—20 минут в мыльный раствор опускаются старые заигранные струны. По истечении времени струны достаются, обдаются холодной водой и — вуаля! — на «праздничном столе» почти новенькие, звенящие еще пару репетиций струны.
Про ударные инструменты могу сказать такое: однажды мой друг-барабанщик, скопив денег, приобрел у местной панк-группы пыльную ударную установку зеленого цвета и привез ее ко мне на трамвае. На большом барабане фломастером было написано: «Будильник Кашпировского».

90-е представлялись мостом между прошлым и будущим. Правда, мост был будто устлан туманом, и ни с той, ни с другой стороны концов было не видно. Но именно поэтому многое переживалось впервые, иногда на ощупь, отчего те эмоции намертво вклеились в память самодельной гудроновой жвачкой.

Пленочное несчастье

Несмотря на то, что эра компакт-дисков уже подступала, в начале и середине 90-х самым распространенным видом аудионосителя все еще были пленочные кассеты. Лишь в фирменном магазине «Sony» на «метро Горького» стоял гигантский четырехэтажный музыкальный центр, на который мы взирали, как на Ковчег Завета. Правда, и в кассетах была своя шуршащая прелесть. Из-за ограниченности объема, дороговизны и небольшого выбора каждый записанный трек приобретал весомость и ощутимую ценность.

Нелюбимый трек приходилось либо проматывать до следующего на глаз, что сделать ровно почти никогда не удавалось, либо прослушивать и его, убеждаясь в очередной раз в неидеальности кумира и мира в целом.

Образовалась целая плеяда нестандартных, интересных, порой еще не особо знаменитых музыкантов, которая открывалась либо эмпирическим путем, либо через тусовку и друзей. The Offspring, Pearl Jam, Foo Fighters, Hole, Stone Temple Pilots, Pantera, Sepultura, Exploited, Oasis, Blur, русскоязычные «Сплин», «Океан Ельзи», Tequilajazzz, Земфира, «Пилот». В их гениальность приходилось верить чуть ли не под честное слово продавца аудиокассет, ведь опции прослушать или скачать понравившийся трек еще и не снились.

Интернет только плел свою паутину, а по телевизору «крутили» вечного Петросяна. Тусовка в этом смысле была незаменима — это был целый муравейник, содержащий самую нужную информацию и слухи.

Возникла целая культура самодельных сборников типа «Лучшие рок-хиты по версии металлиста Саши» с щелчками кнопок STOP и REC между песнями, от руки нарисованными черепами, грифонами и прочей нечистью на обложках и с любовью выведенными названиями песен.

Но были и побочные эффекты. Если в руки попадала кассета без каких-либо опознавательных знаков, то приходилось полагаться только на свои дедуктивные способности или включать погромче в надежде на то, что разъяренный сосед будет кричать в окно: «А ну-ка вырубай этот пятый студийный альбом группы Metallica, вышедший 12 августа 1991 года, также известный публике как «The Black Album».

Таким образом я с полгода слушал группы Rush и My Dying Bride, даже не подозревая, из какой части мира эти ребята и как зовутся по отчеству. Но самое ужасное произошло, когда я целое лето слушал хриплую Дженис Джоплин, которая была коварно дописана на оставшееся пустое место 90-минутной аудиокассеты, будучи уверенным, что слушаю Doors, и удивляясь тому, почему голос Джима Моррисона стал таким сиплым и высоким.

«Гопники» и концерты

Мой первый рок-концерт был внезапен, как первый снег. Угрюмым осенним вечером 1998 года сквозь чиланзарские сумерки я с ребятами проник в ДК Общества слепых на выступление настоящей рок-группы «Грустный Роджерс». Это был иной, необычный мир людей, одетых в кожу и рваные джинсы, мрачных романтиков и дам, будто сошедших с картин Гойи. Для меня в тот момент обшарпанный ДК превратился в древнее капище, в котором происходила мистерия. Ревели гитары, толпа им неистово вторила, танцевала в такт — это было гораздо больше, чем просто концерт, чем просто музыка. Это было мироощущение. Я проснулся наутро и понял, что уже никогда не стану прежним, что для меня Земля накренилась совсем под другим углом.

Интересных групп в середине 90-х в Ташкенте было на удивление огромное количество. Гораздо больше, чем сейчас. От панк-рока до изысканного авангарда. И поскольку реалии шоу-бизнеса еще не успели проесть плешь в талантливых бессребренических душах музыкантов, то каждый верил в свою как минимум уникальность и право на шанс, хотя бы один.

Мне дико нравились группы «Баста Бомбито», «Мучить Буду», «Живая Музыка», «Паучек Ананси». Ребята играли предельно честно, на взводе, с задором, практически всегда свои собственные песни и существовали достаточно долго, чтобы стать или считаться профессиональными командами. Кавер-бэнды были не в почете. Каверы считались дурным тоном и признаком отсутствия таланта. Да и это казалось абсолютно бессмысленным — играть целый концерт чужие «съемные» композиции.

Поход на концерт превращался в целое приключение. Это было крайне рискованное предприятие из-за неимоверного обилия вражеского элемента — гопников. По своей сути эти простые, праздно шатающиеся дворовые ребята имели свое крайне консервативное представление о красоте человеческой души и облика, музыкальный вкус дровосека и кулаки вместо доводов. Гопники обычно были скептически настроены ко всем представителям рок-культуры, как, впрочем, и ко всему новому и необычному, и не упускали случая провести разъяснительную беседу о правильности мироустройства.

Спальные районы Ташкента кишели такими элементами, как теплые карибские волны акулами. И зачастую ребятки устраивали вероломные засады, вычислив место проведения очередного сейшена. Рокеры поинтеллигентней носили с собой белые рубашки на концерты, чтобы на выходе переодеться, стать невидимыми и спокойно пойти домой дочитывать Толкиена и пить теплое молоко. Правда, до жестокости доходило не так уж и часто. Все больше напоминало спектакль, ведь по сути дела гопникам просто хотелось внимания, как и всем несчастным людям.

Я знал трех самых злостных представителей, приходивших на места концертов с огромным бульдогом на цепи. Они выглядели злее самого черта.

Но по иронии судьбы через некоторое время я их увидел на самом концерте в майках с надписью «Нирвана», счастливо отплясывающих в обнимку с ребятами, которых они еще недавно явно недолюбливали.

Конец эпохи

наступил неминуемо. Рок попсовел, попса роковела, дамы эмансипировались, мусье феминизировались. Все стало доступно, прямолинейно, и человек, жаждущий нового, пресытился информацией. А вместе с пресыщением пропало волшебство. Не полностью, конечно, но…

То, что происходило в 90-х, было самым настоящим и неповторимым, тем, что до сих пор остается послевкусием на кончике языка для меня — подростка, попавшего тогда практически в Зазеркалье.