Рецепт шоу «Война»: скорость, смысл и спецэффекты

«Не поддаваться правдоподобию любой информации, любого образа, какими бы они ни были. Не пытаться восстановить истину, у нас нет для этого никаких средств, но не давать себя обмануть»

Жан Бодрийяр

В 1991 году под впечатлением от войны в Персидском заливе и, в частности, от операции «Буря в пустыне» философ Жан Бодрийяр пишет свое знаменитое эссе «Войны в Заливе не было». Тогда французский мыслитель впервые обратил внимание и проанализировал феномен телевидения, которое создает визуальные образы войны настолько эффективно и масштабно, что является уже не просто оружием в реальности, но само способно создавать и оружие, и реальность.

С одной стороны, медиа работали с фактами — наземная операция союзников длилась около 100 часов, после чего последовала капитуляция целой страны, соотношение убитых солдат составило один военнослужащий союзных сил к 18 тысячам погибших иракцев, а второй город Ирака (Басра) сопротивлялся менее десяти часов. С другой стороны, телевизионный прямой эфир сделал из этого события шоу, где сочетались в едином компоненте скорость и быстрота операции. А ее смысл и суть сводились к спасению маленького союзника от большого кровожадного захватчика. Высокая технологичность орудий создавала яркие спецэффекты.

Стало ясно, что современный мир готов переварить войну исключительно в формате шоу — без жутких картинок убийств и смертей. Ярко, профессионально и с заранее прописанным хэппи-эндом. Телевидение, прямые трансляции операции в Персидском заливе задали стандарты бесконтактной войны и переосмыслили ее акторов — включенность, сопричастность телезрителей к событию означали такой уровень эмпатии, который порождал новый спрос: как грибы после дождя стали появляться и профессиональные частные военные компании. Они должны оказывать услуги не только непосредственно военные, но также создавать инфоповоды, предоставлять контент в виде качественного шоу.

Например, частная военная компания РСБ-Групп выкладывала контент успешных операций против сомалийских пиратов с применением новейших вооружений, другая ЧВК Northbridge Services Group в 2003 году организовала целую пиар-компанию с предложением к ООН ликвидировать тогдашнего президента Либерии за 2 млн долларов.

Фактически Casus Belli как формальный повод начала военных действий в современную эпоху должен верифицироваться медиа и соотноситься с образами, которые создаются благодаря экрану.

Вести долгие, утомительные и затратные войны стало моветоном. Общество уже не восторгается спецэффектами, которые утомляют, становясь обыденностью, да и смысл войны теряется в информационном потоке.

Поиск смысла для ведения захватнической активной войны должен лежать не только в плоскости обоснования идеи, важна и эмоциональная составляющая. Порой заставить массы поверить в самые абсурдные идеи легче, чем убедить в них самого себя. Ведь не всегда личные чувства соотносятся с разумом. Например, Геббельс больше всего любил поэзию Генриха Гейне — еврея по национальности, да и первой (возможно, главной) его любовью была еврейка Анна Штальхерм. Тем не менее антисемитизм стал одним из важнейших инструментов нацистской пропаганды как на рациональном уровне, так и на эмоциональном.

В эпоху телевидения современная мифология могла еще сильнее воздействовать на людей, вытесняя на какой-то период времени саму реальность. Взрывы, огонь, экшн — это не только характеристика популярных фильмов конца 80-х начала 90-х годов с образами суперсолдата-доминатора в роли Шварценеггера, Ван Дамма, Сталлоне, Уиллиса и многих других. Это еще возможность показать техническую мощь нового оружия. Презентация продукта в прямом эфире. Глобальный маркетинг. Современный блицкриг — это уже не только про скорость, смысл, но и, конечно, про спецэффекты. Принцип «маленькая победоносная война» превратился в товарный знак.

Война в эпоху социальных сетей

«Я не являюсь диктатором, который способен закрыть Facebook. Я просто посажу в тюрьму всех, кто зайдет на этот сайт»

Муаммар Каддафи

Глобальный интернет, социальные сети поспособствовали тому, что формат успешной войны еще более усложнился и стал требовательнее к деталям. Если государство теперь способно полностью формировать и регулировать телевизионный контент, то контролировать интернет не в состоянии. И пока этого не произойдет, социальные сети всегда будут важным элементом гражданского общества.

В любой точке мира и вне зависимости от политического строя или экономического развития каждый человек может создавать контент, а значит, и смыслы. Благодаря телевизионной пропаганде в годовщину капитуляции в «Войне в Заливе» Саддам Хуссейн объявил собственному народу о… «безусловной победе»! И народ принял легенду, что Ирак прогнал врага, который понес колоссальные потери. Без телевидения заставить общество поверить в победу и Саддама было бы невозможно.

Развитие же социальных сетей приводит к верификации данных — проверке единого источника информации множеством субъектов. Чем это завершилось для диктатора через 14 лет, мы помним. Таким образом, с одной стороны, можно правду выявлять, с другой стороны, можно манипулировать правдой — сейчас это называется «фейк ньюс». Поэтому любая диктатура или борется с соцсетями, или борется с людьми, которые туда заходят.

Бороться с Facebook или Instagram тоже можно по-разному. Самое безобидное для диктатуры — просто препятствовать развитию информационных технологий, не вкладываться в скорость интернета, цифровизацию сельского населения и малых городов. Вот только борьба с людьми для диктатуры безобидной уже быть не может, более того, сама диктатура может пасть от этих людей. До большой войны в соцсетях сначала были революции в соцсетях. Яркий пример — так называемая Арабская весна, серия антиправительственных протестов, вооруженных восстаний в 2010-е годы. В каждой из стран большую или меньшую роль играли социальные сети, но везде эта роль была крайне важной. А в ключевой для революций стране соцсети играли уже главную роль. Не случайно революцию в Египте 2011 года также называют «твиттерной войной».

Молодая и образованная часть населения, которая не смотрела телевизор, а искала информацию в интернет-источниках, была недовольна тем, что при президенте Хосни Мубараке Египет превратился в инструмент обогащения правящей верхушки. Страна фараонов оказалась в Мальтузианской ловушке для государства, и только в первый день 90 тысяч пользователей Facebook подтвердили свое участие в мероприятии под названием «День революции».

Революция в Беларуси также вполне могла бы называться, например, «телеграмной», если бы не внешний фактор, который помог режиму жестоко расправиться с населением и сохранить власть.

Поэтому и шоу «Маленькая победоносная война» должно носить новый интерактивный формат и требовать еще больше времени на подготовку. Если же государство запрещает интернет, блокирует соцсети — это уже война прошлого, отсталого. Чем развитее у тебя соцсети, тем больше шансов на победу…

Россия показала вполне качественное шоу нового формата с операцией «Крымнаш». Аннексия территории чужого государства де-факто заняла всего неделю, а де-юре — три недели при одном официально убитом военнослужащем. Подобная эффектная операция, сдобренная образами «вежливых человечков», произвела эффект, впечатление от которого затмило для общества факт того, что это было незаконным захватом территории чужого государства.

Эйфория от успешной аннексии длилась до сегодняшних дней. Начиная с 2014 года по опросам «Левада центра» в районе 85% населения России стабильно поддерживает присоединение Крыма к России. Появился неологизм «крымнаш» — символ гордости, возрождения сильного государства. Та часть социальных сетей, которая была не согласна с принципами присоединения полуострова к России, стала считаться непатриотичной, продажной, предательской.

Россия пошла путем борьбы не только с соцсетями, но и с людьми в соцсетях. Началось все с того же 2014 года, когда 1 августа после Крыма в России была введена обязательная регистрация блогеров. С этого момента началась их война с интернетом, что делает невозможным ведение новой агрессивной войны в интерактивном формате. Так Россия начала войну против современности.

Украина — Россия. Два мира — два Шапиро

«Любая развитая идеология создается, поддерживается и совершенствуется как политическое оружие, а не теоретическая доктрина»

Ханна Арендт

Изначально война в Украине преподносилась как война ценностей. Классическая пропаганда про своих и чужих: нацисты против патриотов, нетрадиционные сексуальные отношения против семейных ценностей, еретики против верующих. Это стало возвращением к идеологии Холодной войны, где Западная цивилизация якобы пытается забрать часть православного русского мира. Например, Самюэль Хантингтон в своем трактате «Столкновение цивилизаций» утверждал, что политические и военные конфликты будут все чаще проходить вдоль разделительных линий «цивилизаций». Важная культурная разделительная линия, по его мнению, проходит через Восточную Европу — линию, отделяющую западное христианство от православия и ислама.

Однако инаковость украинцев в трех пропагандистских основаниях (патриотизм, традиции, вера), которая не протяжении многих лет внедрялась в умы россиян, не соответствовала действительности. «В Украине не осталось патриотов — все продали американцам, стали их марионетками» — концепт, который постоянно муссировался государственным телевидением. Социологические исследования же показывали, что неонацистов в Украине не больше, чем в самой России, а ценностные ориентации украинцев и русских кардинально не отличались даже после аннексии Крыма. Так, культурная карта мира Инглхарта-Вельзеля ставит обе страны рядом друг с другом в понимании и отношении к традиционным и секулярным ценностям.

Толерантность к нетрадиционным отношениям тоже была фактически одинаковой. А процент православных в обеих странах постоянно колеблется в пределах 70 и 72 процентов в Украине и России соответственно. Когда Урсула фон дер Ляйен заявляет, что Украина является «одной из нас» и в конечном итоге должна присоединиться к Европейскому союзу, политические и гуманитарные соображения, похоже, берут верх над культурными сходствами и различиями. Украина мало чем отличалась (здесь важно подчеркнуть прошедшее время) от России в некоторых важнейших ценностных измерениях и, главное, в тех ценностях, которые выделяла российская государственная пропаганда в качестве расхождений.

Оправдание войны большей частью российского общества исходит из убежденности в том, что «наша земля стала для нас нравственно и ценностно чуждой». Философ Ричард Рорти хоть и не выделял различные состояния и виды войн, тем не менее очень точно привел историческую параллель подобного идеологического феномена: «Каждое правительство, левое или правое, всегда участвует в моральных крестовых походах. Что еще они должны делать? Особенно когда ведут войну; любая война должна быть моральным крестовым походом».

Источник: The European Values Study (EVS)

Но несмотря на всю культурную близость с Россией, в Украине всегда был больший запрос на сближение с Европой. Украинские пользователи социальных сетей гораздо более активны в призывах к демократии, гражданскому обществу, выражении недовольства действующей властью.

Во-первых, данные последнего исследования мировых ценностей, проведенного в России в 2018 году и в Украине в 2020 году, показывали, что две трети россиян по-прежнему используют телевидение в качестве основного источника ежедневных новостей, и только меньшинство пользуется интернетом. Напротив, в Украине, например, сейчас почти одинаковое число людей пользуется интернетом и телевизионными новостями.

Источник: World Values Survey wave 7 (2018—2021)

Во-вторых, среди российских интернет-пользователей, даже до недавних государственных запретов таких международных платформ, как Facebook и Twitter, многие пользовались своими местными социальными сетями. Украинцы предпочитали использовать западные/международные социальные сети гораздо чаще. Если в Москве, Санкт-Петербурге больше пользователей Instagram, то в регионах главная соцсеть — Odnoklassniki и Vkontakte.

Источник: Eurasia Barometer, wave 3 (Nov 2021)

Пожалуй, разница в источниках информации, даже если речь идет о социальных сетях, может считаться аргументом того понимания, что война в Украине стала первой большой интернет-войной XXI века.

Социальные сети с начала нулевых играли важнейшую роль в военных конфликтах внутри отдельных стран, влияли на смену ряда диктаторских режимов. Но нынешний вооруженный конфликт не только между двумя независимыми государствами, но также и между двумя интернет-мирами. Как писал Юваль Ной Харари: «Легко завоевать страну, но это не завоюет сердца граждан страны».

Соцсети на тропе войны

«Они не пускают нас в литературу, мы бы их не пустили в трамвай»

Сергей Довлатов

Фронт нынешней войны между Украиной и Россией лежит на территории Украины — это необходимо обозначить, ведь личный смартфон также является орудием войны. Фото- и видеодоказательства военных преступлений ежедневно публикуются в соцсетях, после чего их показывает телевидение.

Чем дольше идет война, тем более эмоциональнее она воспринимается. Статистика погибших становится просто цифрой, но каждый следующий большой информационный взрыв будоражит сильнее и сильнее. Мариуполь, потом Буча… Чем дольше идет война, тем больше людей становятся вовлеченными в нее. В этом потоке контента нейтральный пользователь, слабо интересующийся событиями между Украиной и Россией, безусловно, будет против захватнической войны. Украина знает и чувствует эту поддержку в первую очередь благодаря социальным сетям.

Российский же нейтральный интернет-пользователь, не дождавшись новой «маленькой победоносной войны», вместо того, чтобы обозначать нравственную позицию, принял идеологическую повестку правительства. Этот парадокс можно объяснить тем, что и пропаганда сегодня приняла оборонительную стратегию. Начиналось все так, словно терпение отца по отношению к нашкодившему сыну лопнуло («Восемь лет ждали!»), а теперь «ребенок» получает наказание по заслугам…

Но по факту Россия не смогла продать эту войну и сделать из нее шоу — быстрое, победоносное и эффектное. Теперь риторика сводится к самозащите: «Если не мы их, то победят нас», «Они сами готовились на нас напасть». Кстати, это заявление в исполнении Лукашенко превратилось в вирусный мем исторического масштаба.

Важными акторами этой интернет-войны стали Telegram и Tik Tok. Оба сейчас являются гибридами мессенджера и социальной сети. По обе стороны баррикад большую популярность стали приобретать каналы медиаперсон, которые под своим именем-брендом сформировали команды информационного сопровождения и работают как СМИ, стараясь предоставлять нейтральную информацию или публиковать официальные заявления обеих сторон. Остальные интернет-ресурсы в России подверглись жесткой цензуре или были заблокированы. Вследствие чего госструктуры сейчас пытаются запустить свой аналог Instagram и воскресить RuTube.

Свобода массовой информации считается главным принципом функционирования печати, радио, телевидения в современном правовом государстве. Всеобщей декларацией прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., установлено: «Свобода получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».

Вопрос блокировки российского пропагандистского контента на Западе также лежит в плоскости интернет-войны. Нарушает ли подобный запрет демократические принципы свободы средств массовой информации? Безусловно. Но принцип свободы СМИ работает только в том случае, когда государство признает недопустимым агрессию по отношению к независимому государству, а не принимает законодательно положение, суть которого в оправдании такой агрессии (как сделало правительство России, приняв закон «О фейках»).

Создание контента тоже может являться преступлением — от распространения детской порнографии до призывов к войне. Большинство социальных сетей принадлежит не государству, а корпорациям. В этой связи блокировка того или иного контента исходит от частных лиц, которые без государственной законодательной базы сами решают вопросы уместности того или иного сообщения. И если по количеству военной техники у России серьезное преимущество (танки, самолеты, РЗСО и прочее), то на современном информационном фронте уже Украина значительно превосходит своего соперника.

Сейчас тезис о том, что обыкновенные россияне получают информацию только из телевизора и не знают реальных событий, категорически не верен. Согласно официальной статистике, численность молодежи от 14 до 35 лет в России в 2020 году составляла 39,1 миллиона человек. Это активная интернет-аудитория, которая в курсе событий. Если аудитория Vkontakte в России — 100 млн, то хэштега #нетвойне всего 150 тысяч.

Идеология способна довести до массового помешательства, когда убийство воспринимается как должное, когда смерть детей имеет оправдание, когда города уничтожаются в качестве назидания. И когда социальные сети перестают выполнять гражданскую функцию, массовое помешательство становится неотвратимым.