***

— Почему ты вообще решил запустить Karlin? И как пришёл к тому, что пытаешься оцифровать наш язык и донести до людей, что он умирает?

— Я увидел отчёт ЮНЕСКО. Там говорилось, что каракалпакский входит в потенциально уязвимую группу языков, которые в скором времени умрут. То есть мой язык находится на грани исчезновения.

Тогда и появился вопрос: какой вклад я могу внести в развитие языка исходя из своих возможностей? В голову не приходили толковые идеи, поэтому я обратился к ChatGPT, а нейросеть выдала пункт о цифровизации. Я прошерстил интернет и понял, что нашего языка нет нигде — ни в локализациях операционных систем, ни в настройках приложений для вызова такси. Вообще нигде. Вот так и зародился Karlin — Karakalpak Lingvo.

В самом начале у нас не было конкретных целей, и брались мы в основном за локализацию малоизвестных проектов. Одним из них был Lenovo Legion Toolkit, предназначенный для ноутбуков Lenovo серии Legion. Когда мы полностью перевели интерфейс приложения на каракалпакский, разработчик сообщил, что возникли проблемы при добавлении — Windows не распознаёт его, другими словами, для операционной системы его не существует. Поэтому каракалпакский пришлось добавить вместо узбекского, а в будущем, когда в этом приложении появится узбекский, каракалпакский с огромной вероятностью уберут.

Вот тогда я и понял, что наш язык отстал от узбекского или казахского на 20–30 лет. Начиная с 2024 года мы поставили перед собой конкретные цели и движемся в нужном направлении. Да, мы делаем это очень поздно, но лучше поздно, чем никогда.

— Это довольно интересная тема, ведь мы реально не задумываемся, что наш язык не оцифрован. К примеру, я пользуюсь казахской раскладкой клавиатуры, потому что каракалпакской нет. Либо пишу на кириллице, потому что росла в семье учителей, а книги на каракалпакском, газеты и даже телевидение всегда были на кириллице.

Изменения начались лишь недавно. А как ты относишься к тому, что наш алфавит несколько раз переделывали?

— Мне кажется, это неправильно, потому что каждый раз, когда меняется алфавит, люди тупят. Например, если не ошибаюсь, в 2015 году алфавит меняли, и вместо O’zbekistan мы начали писать Wozbekistan. Люди не приняли эти изменения, и алфавит снова поменяли.

— Как оказалось, мы с тобой учились в одной школе. Только ты в каракалпакском классе, а я — в русском.

Как у вас преподавался основной язык? У нас каракалпакский всегда оставался второстепенным — мы его учили тяп-ляп, поэтому говорить на нём я могу, а писать затрудняюсь. У нас даже учебников по каракалпакскому не было — мы покупали их у старшеклассников или находили где-нибудь в других местах.

— У нас с этим всё было нормально. Но недавно я услышал, что сейчас больше внимания уделяется узбекскому, нежели каракалпакскому. И при этом всегда было такое, что для узбекских классов книг достаточно, а для каракалпакских — нет.

Если переходить к качеству образования сейчас, то я не в курсе, но в наше время с преподаванием на каракалпакском всё было окей.

— Как ты думаешь, можно ли как-то решить проблему того, что пытаются закрепить по большей части узбекский язык, не обращая внимание на развитие нашего?

— Я думаю, мы должны требовать, чтобы в Каракалпакстане был каракалпакский.

После июльских событий у народа выросло национальное самосознание. Например, в инстаграме есть аккаунт дилерского центра Jetour. Они выпускали видео на узбекском, но люди начали приходить и говорить, что не купят машины, пока те не начнут вещать на каракалпакском. И это сработало.

— Недавно Агентство статистики выдало отчёт, что каракалпаки за сорок лет еле дотянули до миллиона. Как в такой ситуации сохранить наш язык и культуру?

— Мне кажется, это сделано специально, чтобы международные организации не обращали на нас внимание — если мало носителей языка и представителей нации, то развить язык и сохранить культуру сложнее.

И вообще, почему наши депутаты и другие госслужащие не работают и ничего не делают для развития нашей культуры и языка? Инициативы по сохранению языка и культуры должны в первую очередь исходить от них. И если мы сами не заинтересованы в сохранении, не думаем о будущих поколениях, то никто извне не поможет нам в этом.

К примеру, решение об изменении алфавита принимают наши люди, а не Ташкент. Так что, я думаю, нужно начинать прежде всего с себя, чем искать виноватых.

Например, мы сейчас обращаемся к разработчикам некоторых приложений, чтобы те добавили наш язык. Они смотрят в интернете, сколько людей говорит на этом языке. И если таких мало — отказывают.

— Недавно ты признался, что тебе не хватает поддержки не столько от государства, сколько от людей. Как это проявляется?

— По большей части я чувствую отсутствие поддержки исключительно от сообщества, которое помогло бы мне в реализации проекта. Потому что после митингов люди боятся что-либо говорить.

Например, когда мы только начали работу, нам надо было сделать пост на тему «Наша миссия». Там был текст: «Добавить каракалпакский язык в известные образовательные платформы и тем самым обеспечить каракалпакам возможность получать качественное онлайн-образование на своём родном языке». После один из участников группы порекомендовал изменить формулировку с «каракалпакам» на «народу».

Таких людей, которые думают, что борьба за национальную идентичность является чем-то, что связано с нацизмом, прошу подумать, почему узбекам можно развивать свой язык, а каракалпакам — нет?

С 2023 года мы закрывали и открывали проект четыре раза — люди были очень пассивными, а некоторые боялись, думая, что заниматься развитием языка считается нацизмом. Когда мы открыли сайт, я попросил волонтёров отправить фотографии для наполнения секции «О нас». После этого проект покинули 5 человек.

Люди должны знать, что заниматься пропагандой своего языка не является чем-то, что нарушает действующее законодательство Узбекистана. Бороться за свою национальную идентичность — долг каждого перед будущими поколениями.

У меня тоже бывают мысли, что надо жить для себя, забить на этот проект и заниматься исключительно своей основной профессией, то есть программированием. Но тогда я задаю себе вопрос: «Если я могу внести свою лепту в сохранение языка, но при этом ничего не делаю, значит, я участвую в исчезновении нас как нации? Как я могу сидеть сложа руки, если могу для своей нации что-то сделать?»

— А можно ли помочь людям избавиться от этого страха наказания со стороны государства? Может, на своём примере показывать или как-то иначе?

— Как и любой вопрос, связанный с изменением и повышением качества жизни в обществе, этот вопрос сложный и не имеет простого ответа. Однако, наряду с другими решениями, одним из важных моментов в работе над уменьшением страха наказания со стороны государства может быть образование. Образование позволяет людям понять, как работает правовая система, чем она может быть полезной и какие права и обязанности у каждого гражданина.

Если ты элементарно не знаешь своих прав, это, как правило, увеличивает страх перед наказанием. Поэтому лучше знать свои права и изучать некоторые законы. Всё-таки мы не живём в стране, где царит демократия.

— Будто бы люди не понимают, что мы исчезаем. Тебе не кажется? Они думают, что это их не коснётся.

— Думаю да, потому что, когда я выпустил пост с отчётом ЮНЕСКО, люди начали писать комментарии: «Кто такие эти ЮНЕСКО? Куда каракалпаки исчезнут? Мы были всегда и будем».

Ситуация с исчезновением языка и культуры — бомба замедленного действия. Если сегодня мы проявим безразличие к этому и не будем бороться за сохранение себя как нации, то велика вероятность раствориться во времени.

В составе России существует народность коми. Нынешнее их поколение вообще не знает своего родного языка, говорят исключительно на русском. Всякое следствие имеет свою причину, и то, что произошло с народом коми, это последствие их безразличия. Теперь это сложно обратить вспять.

В руках каждого каракалпака сохранить язык и культуру, и они должны осознать, что могут внести свой вклад.

— А обращались ли к тебе госслужащие с помощью?

— Да, со мной связывались несколько раз, но они все балаболы. Обещали помочь, назначали встречи и просто пропадали. Обещали финансы, сказали, что обсудят в Жокаргы Кенесе, но ничего не сделано. Очень надеюсь, что в ближайшем будущем государство всё-таки обратит внимание на цифровизацию языка.

Когда мы только начали свою работу, я обращался к Пердегали Дабылову, который с 2020 года руководит департаментом по развитию каракалпакского языка. В первый раз он помог нам собрать команду, но когда я обратился во второй раз с просьбой отправить письма в Microsoft и Apple от имени государства, получил отказ. Возможно, он боялся потерять своё место.

Как правило, до таких крупных компаний достучаться очень сложно, и, думаю, если будет просьба со стороны государства, то можно хоть как-то обратить их внимание. Очень надеюсь, что таких чиновников с ретроградными взглядами заменят на новаторов, которые думают и делают всё по-современному.

— Я слышала про этого человека. Но сделал ли он что-то, кроме переводов и печати книг на каракалпакском?

— Они по старинке занимаются лишь печатными изданиями. В прошлом году создали сайт и мобильное приложение толкового словаря Túsindirme sózlik, которые финансируются департаментом развития каракалпакского языка. Я считаю, что всё сделано очень сыро и некрасиво, без учёта дизайна и пользовательского опыта. Можно было лучше и качественнее.

***

У нас большие планы на этот год.

Первое — собрать большое комьюнити. Очень сильно не хватает толковых людей в команду.

Второе — создать нужное окружение для цифровизации каракалпакского языка путём его добавления в стандарты Unicode CLDR, Glibc и т. д. Как я уже сказал, Windows и многие другие операционные системы вообще не знают о существовании нашего языка.

Третье — добавить каракалпакский в переводчик «Яндекса». Для этого нужно создать русско-каракалпакский корпус, состоящий минимум из 200 000 пар предложений. Если будет финансирование со стороны государства, то будем создавать англо-каракалпакский корпус — так будет лучше, потому что в дальнейшем это может использоваться во многих местах разработчиками, которые занимаются обучением моделей искусственного интеллекта. Вторым этапом будет сбор данных для развития технологии распознавания и синтеза речи.

Четвёртое, не менее важное — добавить каракалпакский в исследовательские модели NLLB и Seed, чтобы впоследствии наш язык появился в Google Translate.

А напоследок я хочу попросить каракалпаков задать себе вопрос — что я могу сделать для сохранения каракалпакского языка в рамках закона? Какой вклад могу внести в развитие культуры своего народа? Что оставлю после себя?

Не бойтесь требовать исполнения своих прав.