— Вы уже два года не собирались вместе, целым составом. Как прошло это время для тебя и ребят?

— Для меня последние два года прошли как самое необычное время жизни. Я провёл их на Бали, в Индонезии, периодически летая в Джакарту. Очень необычный период жизни. С ребятами я не виделся вообще, поэтому понять всю глубину того, через что они проходят, я сейчас не могу. Саша, наш гитарист, уехал в Сербию и обитает там уже полтора года. Ваня — басист уехал в Тель-Авив, тоже непростая история. Серёжа, барабанщик наш, остался в Москве, живёт своей жизнью, играет в других группах. Мы, должен признать, вообще общаемся редко. У нас всё меньше и меньше каких-то совместных дел сейчас, поскольку концертов нет, записей нет. И в тур поедет наш старый барабанщик, поскольку мы как-то очень резко подорвались и Серёжа не смог.

— С чем связано такое внезапное воссоединение?

— Я так понимаю, что в Белграде, где живёт Саша, достаточно мощная музыкальная движуха. Очень много и российских музыкантов, и местная сцена сильная. И он часто ходит на концерты. В отличие от меня, например. Он сходил на концерт наших хороших знакомых Bicycles for Afghanistan, которые недавно ездили по аналогичному маршруту. Они хорошо проехались, показали, что это можно сделать. И им тоже надо было группу со всего мира собирать для того, чтобы это осуществить. 

Вдохновившись их примером, Саня просто сказал: «Чувак, давай это сделаем. Ждать удачного момента можно бесконечно». Санин энтузиазм я решил поддержать. Посмотрим, что из этого выйдет. Очень приятно осознавать, что ребята, честно говоря, всё это время ждали, когда можно будет вернуться.

— Думаешь, этот тур даст толчок для воссоединения группы?

— Сказать немного трудно. Надо понять, что мы вообще почувствуем в этом туре. Надо понять, например, нужны ли мы людям. Сколько людей придёт. Что мы вообще ощутим. Насколько много в этом смысла. Вся система координат абсолютно съехала, поскольку обстоятельства жизни вообще другие.

Есть надежда на то, что всё-таки мы плотнее займёмся творчеством, поскольку я планирую перебраться в европейскую часть. А если уже жить рядом с другим человеком из группы, то всё, это пиши пропало. Обязательно что-нибудь случится.

— Местному зрителю предстоит только открыть для себя вашу группу. А что лично для тебя значит «Тени Свободы»? Может быть, что-то поменялось за эти два года?

— Пожалуй, что-то поменялось, конечно. Раньше, до войны, группа была каким-то размышлением на тему жизни — она выражала мысли такого скучающего человека, не особо понимающего, куда ему двигаться в жизни. Делилась наблюдениями по поводу того, что такое быть человеком. Конкретно мной. Сейчас это стало приносить мне ощущение, что тот прежний я в принципе жив. Ощущение, что старый мир, какая-то его часть, которую я знал, существует. И наш тур это только подтверждает. 

Если раньше наша группа была про какую-то идею, то сейчас это больше про «классно вдарить по струнам и увидеть друзей, которые везде разъехались». Увидеть, что всё со всеми хорошо, что все улыбаются. Группа сейчас — это способ создать тепло для себя и для людей.

— Прежний ты жив, а жив ли панк-рок?

— Наша группа всегда была немного отшельником. «Тени Свободы» всегда существовали внутри сцены, но никогда не чувствовали себя дома внутри сцены, потому что мы были слишком сопливыми и смазливыми для тяжёлых хардкор-групп. Одновременно с этим мы были слишком тяжёлыми и грузящими для поп-панков. В целом, мне кажется, в этом ничего не изменилось, мы старались и стараемся быть собой. Это всегда было про мои песни, мои ощущения. И я надеюсь, что так будет и дальше. Просто поменяются темы, поменяется взгляд с учётом прожитого опыта. 

А как поживает панк-рок, честно говоря, мне не очень интересно. И никогда не было интересно. Мне всегда было интересно увидеть персонажа. И увидеть человека. Человека, а не какое-то движение. Хотя панк-року я должен сказать огромное спасибо за то, что он дал форму для выражения. 

А что происходит с панк-роком в России… Ну, мне кажется, он раскололся. Гайки закручиваются, и наиболее крупные и видные группы, которые решили остаться и решили, что всё это пройдёт без последствий и можно сохранить себя в условиях, когда из пруда уходит вода. Мы видим, что до них дошла рука большая, и они вынуждены идти на компромисс, ездить в Мариуполь, ходить на поклон. Либо уезжать. 

Всё смешалось. Если раньше на сцене были правые и левые, то сейчас есть левые, которые за войну, есть левые, которые против, есть правые, которые за, и правые, которые против. Рассорились те, кто раньше был заодно, и нашли общее те, кто раньше бы друг с другом и разговаривать не стал. Наверное, я рад, что и разбираться в этом с моей позицией, где я нахожусь, не нужно. Потому что я сейчас чувствую себя частью, скорее, уехавшей культуры, которая пытается себя сохранить. И сохранить какие-то надежды на цивилизованный исход, на то, что разум победит.

— А ты думал, что ты хотел бы сказать в новом альбоме, если вы решите его делать?

— Да. Я пишу песни, вообще-то. Я их пишу, но этот процесс напоминает «Шаг вперёд, два назад». Если писать о том, что происходит, о политике, вот обо всей этой ситуации, то надо писать прямо, надо прямо говорить, но и при этом говорить небанально. Но и очень много сказано, надо ещё и эстету внутри себя, чтобы было хорошо, чтобы было интересно. 

Но несмотря на то, что вообще-то я уехал, я до сих пор себя не чувствую в полной безопасности, поскольку у меня есть близкие люди, родственники. Честно скажу, за них переживаю больше всего в этой ситуации, потому что я уехал, решаю свои дела. Буду смельчаком, а попадёт за это не мне. Как этот вопрос для себя решить, я не знаю, поэтому просто пишу песни в стол, а уж представится ли возможность их выпустить, это уже другой вопрос. Пока есть мысли, их надо записывать.

— А что из уже написанного для тебя особенно ценно?

— У нас есть альбом, который считается лучшим, — «Эволюция оскорбляет». Он получился очень светлый. Я помню, что после него вообще изменилось наше направление. Раньше у нас было больше негативного, политического, песни с большим упрёком по отношению к миру.

В какой-то момент мне это просто надоело, я от этого устал и подумал: «Наверное, с нашей группой пора завязывать». Подумал, может, мне написать напоследок о чём-то хорошем. Не о том, против чего мы постоянно, а, может быть, о том, за что мы. И я думал, что нас разнесут за этот альбом, ведь это смена вектора достаточно большая. Но всем понравилось, и публика, наоборот, значительно прибавилась. 

Наверное, это самый классный момент и самый классный альбом. Потом тоже были хорошие релизы, но сложно повторить успех. А его хочется повторить: не конкретный альбом, а сделать ещё один такой шаг вперёд, чтобы творчество шло вверх.

— Что послушать тем, кто раньше о вас ничего не слышал?

— Стоит послушать альбом «Нелепость». Он немножечко другой, там всё уходит от панка. Он больше про психологические заморочки, когда фокус от мира вокруг перешёл на мир внутренний. Если альбом «Эволюция оскорбляет» скидывает идола, который раньше стоял в центре нашей творческой дискуссии, то следующий альбом задаёт вопрос «Если мы больше не тот идол, то кто мы?». И весь альбом про эти вопросы. А что я вообще из себя представляю? Что за ребёнок сидит внутри меня на самом деле? 

А если кто-то хочет послушать, какими мы были раньше, я бы порекомендовал альбом «Секреты размером с мир». Это наш второй альбом. Поп-панк альбом такой детский, лёгкий, наивный, на который смотришь, как на свою старую фотографию и думаешь, почему я так странно был одет тогда. Но с другой стороны, чем ты дальше от этого, тем больше ты это принимаешь и решаешь: «да нет, всё было так».

— Что сейчас слушаешь ты сам?

— Есть два вектора. Первый — в сторону от панк-рока. Я панк-рок давно перестал слушать. Слушаю альтернативный рок и всякий арти-стафф. Люблю что-то минималистично-электронное. В последнее время слушаю Jonnine, Domenique Dumont, такие вещи. Мне всё больше нравится  музыка, не которая рассказывает мне человеческую историю, а та, под которую просто приятно смотреть вокруг и видеть, как всё движется. И видеть, как ты в этом движешься. 

Второй вектор — я стал слушать то, что для меня в довоенные годы немножко утратило актуальность. Я любил Bad Religion, Pennywise. Группы, на которых я вырос. Они стали снова актуальными, снова эти песни стали моими гимнами, поскольку они тоже представляют из себя очень сильную эмоциональную связь с домом, с детством, со мной самим.

— А свою музыку слушаешь?

— Нет, я не могу себя слушать. Никогда это не любил. Когда ты делаешь альбом, ты его прослушиваешь очень много раз, потому что тебе надо это погромче, это потише, вот тут убрать. Ты его эмоционально через себя пропускаешь кучу-кучу раз. Потом ещё раз или два слушаешь, когда это уже вышло, чтобы послушать его со всеми. А потом хочется просто вычеркнуть это из своей жизни. И почему-то не хочется это слушать и очень раздражает, когда кто-то в компании включает. 

У меня иногда есть мысль переслушать вообще всё, что мы записали. От начала до конца. Чтобы это осознать и выстроить картину. Но я это откладываю постоянно. Не знаю, может быть, это дало бы сил продолжать. Такая ревизия того, что было и понимание, к чему ты можешь прийти дальше. 

Что тут юлить, может быть, я боюсь этой работы. Боюсь того, что это придётся делать. Боюсь идти дальше.

— В далёком 2010 году ты говорил, что очень скучаешь по 90-м и по тому времени, когда достать альбом любимой группы было событием. Ваша группа пропала на два года, теперь вы отправляетесь в тур. Для поклонников группы это то самое событие, когда наконец-то находишь ту атмосферу, которая была в прошлом мире. Разделяешь ли ты такую эмоцию по этому поводу? И продолжаешь ли ты скучать по 90-м?

— Эмоцию я полностью разделяю. Согласен, что сейчас вещи, которые были доступны и, казалось, были совершенно незыблемые, так легко увели из-под носа. И ты по кусочкам собираешь то, что можно. В этом смысле скажу крамольную, наверное, вещь, но времена интересные, хотя цена за это заплачена неприемлемая. Вещи обрели вес, обрели ценность. 

Скучаю ли я по 90-м? Да, пожалуй, нет. Я скучаю по ощущению, конечно же, когда всё хорошо. А эти ощущения были в десятых годах лично для меня, хотя на самом деле уже не всё было хорошо. Тут уже трудно отделить это от ностальгии по детству, но сейчас слишком всё перевёрнуто вверх дном, чтобы скучать по девяностым. Что хорошо в 90-х — это то, что была надежда, что всё будет лучше. Что при бардаке и ужасе, который творился, всё-таки люди свободнее говорили на любые темы. Было больше свободы реально. Взрослые мне тогда казались намного умнее, чем сейчас. Я был маленьким, и они говорили очень много непонятных вещей. Сейчас эти вещи слишком понятны, и от этого мне только хуже.

“Тени Свободы” выступят 31 мая в 20:00 в баре BARDUCK.

Билеты на концерт можно купить на сайте Ticketon.ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ