Заметки наблюдателей. Референдум, часть 3. “Я советский человек – всегда голосую за!”
30 апреля в Узбекистане прошёл референдум о принятии поправок в Конституцию. По информации Центральной избирательной комиссии, 90,2 процента проголосовавших одобрили принятие поправок в Основной закон страны. Четыре наблюдательницы от Хука весь день провели на 11 избирательных участках столицы и теперь готовы поделиться своим мнением. Первую часть нашей эпопеи, записанную Верой Сухиной, можно почитать тут. Вторую часть, в которой Яна Моделова рассказывала о наблюдении на пяти участках, можно посмотреть здесь.
На этот раз, публикуем рассказ о дне референдума от Элины Абдуллаевой которая посетила два участка. Ниже речь пойдёт о 131 участке в Мирабадской районе.
“О, а вы из Хука?”
Моё утро началось на избирательном участке № 131. Идеально отполированный пол, охрана на проходной с турникетом, в честь референдума опущенным, и члены комиссии в кипенно-белых рубашках.
“О, вы из Хука? А я вас читаю, с утра уже смотрю новости о референдуме” — говорит улыбчивая работница комиссии, записывая данные с моего бейджа в специальный журнал для наблюдателей.
Дальше меня учтиво встречает председатель комиссии, который, как оказалось, работает в этом же здании. Сам участок расположился в общежитии Вестминстерского университета — не последнее место в городе.
Помимо меня, есть и другие наблюдатели, — от политической партии “Адолат” и махаллинского комитета. Они скучают на специально отведенном для наблюдателей диване и, кажется, особого энтузиазма по поводу происходящего не испытывают.
Меня со всеми почестями отправляют к ним.
“Подождите, там иностранцы приехали”
“Подождите, там просто ИНОСТРАНЦЫ приехали”, — отвечает председатель на мою просьбу показать оснащение участка.
Зарубежные гости оказываются представителями посольства Швейцарии, вокруг них кружат члены комиссии, фотографируя с разных сторон. Ради такого дела можно и подождать.
Оснащение участка мне всё-таки показывают — флаг, герб, гимн, сейф, две урны для голосования — стационарная и переносная, семь пломб для урн, компьютеры, текст новой Конституции.
Дабы не загружать вас деталями, скажу, что на участке всё необходимое было, как и — спойлер — на остальных, мною посещенных.
На избирательном участке не останавливается поток голосующих. Процесс устроен так: вы заходите, называете свою фамилию, и в зависимости от первой буквы вас направляют к одному из столов (на фото ниже).
За столом вы даёте документ — паспорт или ID-карту, данные вносят в журнал, вам выдают бюллетень и отправляют к кабинкам для голосования.
К слову, штор на них, как и на других посещённых нами участках, нет. Говорят, после ковида решили убрать, дабы “не разносить микробы”.
Голосовать приходят семьями — взрослые с пожилыми родителями, молодые родители с младенцами в колясках. На моих глазах к кабинкам несколько раз подходили по двое: муж помогал проголосовать жене, дочь — матери.
К слову, когда члены УИК увидели, как я фотографирую подобные ситуации, они занервничали и стали запрещать голосующим подходить к кабинкам по двое.
Наконец, заключительный этап — бюллетень забрасывают в урну. Вроде как его нужно сложить пополам, чтобы не нарушать тайну голосования.
Но до моего прихода правилом пренебрегали, и так родилась вот эта фотография:
Многие просили сфотографировать их в процессе голосования.
На фото ниже фотографом выступает вновь прибывший наблюдатель из партии УзЛиДеП.
“Вы эту девушку знаете?”
Пока я сидела и фиксировала происходящее, ко мне подошёл мужчина в чёрной футболке и показал фото бейджа Яны — нашей наблюдательницы на другом участке.
— Вы эту девушку не знаете?
— А что такое?
— Да вот, в чат скинули, сказали, если она придёт на наш участок, сообщить.
Может, потеряла. Так что, не знаете?
Позже я узнала, что этот мужчина из хокимията и что существует некий общий чат (организованный хокимиятом Ташкента? — но это не точно) по референдуму, в который и отправили фото бейджа моей коллеги. Почему — читайте в истории Яны Моделовой.
“Опубликуйте опровержение!”
После того как опубликовали фото урны с открытым бюллетенем, ко мне подошла заместительница председателя избирательной комиссии участка с нервными расспросами:
— Девушка, это вы запостили, да? Зачем? Это же не нарушение! Опубликуйте опровержение!
— Ну так это же не нарушение, в чём проблема тогда?
— Зачем вы так скидываете? Нам сейчас позвонили, сказали убрать!
И действительно, урну потрясли и бюллетени улеглись ровным слоем на дно.
Больше никакого нарушения тайны голосования.
Время близилось к обеду. После безуспешных попыток накормить меня пловом и плотного ланча сотрудники засобирались на поквартирное голосование.
Это такая процедура, когда берут переносную урну, список избирателей, которые не могут сами прийти на участок, и начинают обходить их по домам. Конечно, я напросилась с ними.
Надомное голосование сначала не задалось — кого-то не было дома, где-то был указан неверный адрес. Одна женщина попросила внести её в списки голосующих де-факто, так как ей тяжело дойти до участка.
И проголосовала “За” под бдительным взором сотрудника УИК.
В первой же квартире, где нам всё же открыли, мужчина сказал, что пожилая женщина в списке — его мама. Она не видит и не слышит и проголосовать не сможет.
Сотрудник избирательной комиссии: «А вы не можете за неё проголосовать?»
Открывший дверь: «Так как же я буду за неё голосовать, нельзя же? А сама она не может и не хочет».
Сотрудник тяжело вздыхает.
“А за что я голосую?”
В другой квартире избирательница долго расспрашивала, в чём состоит суть поправок в Конституцию, но никто толком объяснить не мог.
“Пусть вам журналисты объяснят” — кивают на меня, но я вежливо отказываюсь. Агитировать в день голосования запрещено.
“Я не знаю, за что я голосую, поэтому не буду”, — говорит она.
Повисает напряженная тишина.
Спрашивает, будет ли весь документооборот после принятия поправок только на узбекском языке:
«Меня это очень смущает. Я отношусь к русскоязычному населению».
Сотрудница избирательной комиссии убеждает, что статус языка не изменится, что поправки только к лучшему и ничьи права ущемляться не будут.
Избирательница нехотя протягивает паспорт и ставит галочку “да”.
В других квартирах таких вопросов не возникает. “Я советский человек, я всегда голосую за”, — говорит пожилая женщина, а после долго благодарит за то, что “государство про неё не забывает”.
В двух других — долгожительницы, которым больше 90 лет. Одна, кажется, вовсе не понимает, чего от неё хотят, но под чутким надзором сына трясущейся рукой ставит галочку “за”.
— Я раньше сам за неё всегда голосовал, — делится мужчина.
— Сейчас так нельзя, — одёргивает сотрудница комиссии, косясь на меня.
Другая избирательница громко заявляет: “Я голосую только за Мирзиёева! Почему тут есть ответ “нет”? Я только за!”
Таким образом, за полтора часа поквартирного обхода — ни одного голоса “против”.
Продолжение следует…