История о том, как я пошла на избирательный участок и чуть не оказалась в участке ОВД.

Школа, я не скучаю

Устав бегать по этажам, решаю посетить ещё один участок — № 129 — благо, он находится недалеко. Это 158-я школа, в которой я когда-то училась в начальных классах. Интересно, что с ней сейчас?

В последние годы об этом заведении мало что напоминало, кроме пары инфоповодов.

Первый — о том, что школьный психолог подозревается в домогательствах до несовершеннолетних девочек.

Второй — о том, что руководство школы принуждает педагогов создавать волейбольные команды из учителей.

Около школы замечаю несколько припаркованных машин и группу молодых людей, похожих на студентов. Странно, ведь сегодня не учебный день, да и на школьников они не похожи. На голосующих тоже.

Также у входа дежурят сотрудники Нацгвардии.

Школа встречает громкой ритмичной музыкой и свежим ремонтом. Не считая входной группы, не осталось ничего, что напоминало бы об уютном советском здании из моего детства.

Внутри уже знакомая по прошлому участку система — несколько столов для регистрации избирателей, кабинки для голосования, урна, информационные стенды.

Забегая вперёд, к концу дня мне стало понятно, что иметь паспорт или ID-карту для получения бюллетеня необязательно — достаточно было показать фото документа на телефоне.

Отличие в том, что у входа избирателей встречают и регистрируют их паспортные данные в компьютере.

Знакомимся с председательницей участковой избирательной комиссии (УИК) Касимовой — она привычно вписывает мои данные в журнал и показывает место для наблюдателей. Оно находится в углу холла, там уже сидят наблюдатели от двух из пяти политических партий.

Вижу уже знакомого по участку № 131 наблюдателя от УзЛиДеП. Наверное, в партии тоже ограниченное число наблюдателей, и они, как и мы, кочуют с одного участка на другой.

Проверка необходимого оснащения, прогулка по участку, горделивая демонстрация всего инвентаря от флага до бюллетеня с шрифтом Брайля — всё идёт по накатанной.

К экскурсии присоединяется другая сотрудница комиссии, как потом выяснится, директор 158-й школы. Сначала все члены комиссии подчёркнуто вежливы. Спойлер: в конце дня от этой вежливости мало что останется.

А вот так на участках вывешивали текст новой Конституции. Интересно, кто-нибудь прочёл хотя бы половину этой распечатки?

Ваше место — у наблюдателей

Я делаю фотографии оснащения и отправляюсь на места для наблюдателей. Через некоторое время становится понятно, что оттуда не видно и не слышно примерно ничего, кроме самой урны и бесед других наблюдателей.

Холл школы большой, в форме вытянутого прямоугольника. Стол для регистрации находится в центре у входа, а вот стол для наблюдателей — наискосок от него, в углу помещения.

Решаю пройтись и посмотреть, как идёт процесс регистрации у компьютера. Чувствуется, что моё присутствие нервирует работников комиссии. Смотрю, не подходят ли к кабинкам по двое, не вбрасывают ли по несколько бюллетеней.

Делаю несколько фото, в том числе и это:

Фото сделано в 15.19. Обратите внимание, камер наблюдения здесь нет.

Устав стоять, решаю присесть на свободный стул недалеко от регистраторов.
Через несколько минут ко мне подходит председательница Касимова и делает замечание, так как это место для избирателей. Я незамедлительно встаю.

Примерно в 15.35 меня очень настойчиво пытаются отправить обратно на места для наблюдателей. Я вежливо отказываюсь.

— замечает председательница Касимова. Я отвечаю: «Хорошо, я не буду стоять около людей».

Отхожу на полметра от всех присутствующих. Председательница продолжает пассивно-агрессивно настаивать, чтобы я сидела в углу.

На что я твёрдо отвечаю, что буду находиться там, где считаю нужным для целей наблюдения, и имею на это законное право.

Атака клонов или повторное голосование?

Продолжаю наблюдение. В 16.05 замечаю нечто странное — в кабинку с бюллетенем заходит девушка в ярко-розовом длинном платье. Та самая, с фото получасовой давности!

Я не могу поверить своим глазам, открываю камеру, чтобы сфотографировать, и она, молниеносно закинув бюллетень в урну, вылетает из участка.

Смотрю ей вслед, понимая, что мне не мерещится, — абсолютно то же самое платье, туфли, сумка, причёска. Делюсь в чате с редакцией, через некоторое время новость публикуют.

К этому моменту подозрительность в отношении меня усиливается. Регистраторы демонстративно следуют букве закона: «Нет, за маму нельзя проголосовать. За жену тоже».

«Чтобы каждый мог проголосовать»

Понимая, что в школе вряд ли будут происходить нарушения, пока я бдительно наблюдаю, решила посетить участок № 130. Он крошечный, расположен в загсе Мирабадского района.

Всё оснащение на месте, вежливый председатель и уставшие за день напряжённой работы члены комиссии.

Из примечательного — это единственный из трёх участков, где дважды использовали бюллетень для слабовидящих. 

А ещё по инициативе председателя избирательной комиссии оснастили инвалидной коляской: «Хотя по закону такого требования нет, но решили привезти. Чтобы каждый мог проголосовать». 

Пандусы на участке тоже в полном порядке.

«Ваша наблюдательница мешает нам работать!»

В 17.00 решаю сделать заслуженный перерыв на обед. И тут начинается интересное.

Главному редактору Хука позвонила председательница Касимова с участка № 129 (тот самый, в 158-й школе).

«Ваша наблюдательница уселась на места для избирателей и мешала нам работать!» — начала она с претензии.

Обвинение в мой адрес заключалось в том, что я не хотела сидеть в углу, а свободно перемещалась по участку (что разрешено по закону).

В заключение она пригрозила написать жалобу, что я мешала работе комиссии.

«Окей, — подумала я, — самое время вернуться обратно в школу».

Пока я иду туда, появляется новость, что информацию о повторном голосовании в ЦИК опровергли. 

Участок № 129, 2-й акт

В 18.30 возвращаюсь на 129-й участок и сразу обращаю внимание на две вещи.

На столе у пресловутого стула, на который я позволила себе присесть днём, изначально была табличка с надписями. В моё отсутствие её уже заменили на табличку без надписей. Интересно.

Второе — на участке нет камер наблюдения, которые бы охватывали пространство около кабинок и урны для голосования.

Есть две камеры, которые направлены на, внимание, СТЕНД с новым текстом Конституции.

А значит, нарушение могли и не зафиксировать. И просмотр видео с них сотрудниками ЦИК вряд ли может служить основанием для опровержения данных о повторном голосовании.

Около кабинок камер нет. Может, в школе есть скрытые камеры? Или у ЦИК есть другие методы проверки? Возможно. Но записи с камер, которые доказывали бы, что повторного голосования не было, в открытом доступе не публиковали.

Паспорта нет? А фото паспорта?

После 19.00 на участок подтягиваются последние голосующие. Требования к предъявляемым документам заметно снижаются.

В 19.07 женщину, у которой нет паспорта, а есть только его фото на телефоне, регистрируют и выдают бюллетень. Ситуация повторяется через пять минут, уже с молодым человеком. На фото видно, что работница избирательной комиссии переписывает данные с экрана телефона, а не с документа.

«Девушка, вы не любите свою родину»

С переносной урной возвращаются члены участковой избирательной комиссии, ходившие на поквартирное голосование. Передают протокол Касимовой, урну ставят рядом с основной.

«Можно будет посмотреть данные?», спрашиваю я. «Они ещё мне не отчитались» — цедит сквозь зубы председательница.

«Девушка, вот знаете, смотрю я на вас, и ощущение, что вы свою родину не любите, — говорит мне мужчина, регистрирующий избирателей».

Обстановка на участке становится всё более напряжённой. Члены УИК понимают, что я останусь с ними на вскрытие урн и подсчёт голосов. Я понимаю, что они этому совсем не рады.

Подсчёт бюллетеней

Ровно в 20.00, как и положено по закону, участок закрывается, начинают сдвигать столы и готовятся вскрывать урны.

По участку, помимо самих работников комиссии, ходят сотрудники Нацгвардии — один в форме, другой в штатском. По закону на участке не должно быть посторонних, в том числе и сотрудников силовых структур.

В большую урну закидывают принесённые из другого кабинета бюллетени с досрочного голосования, таковы правила.

«Вы сейчас снимете и выложите, будто я вбросами занимаюсь», — говорит всё тот же мужчина, который обвинял меня в нелюбви к родине.

«Знаю вас, журналистов», добавляет он. Дальше он что-то бормочет про финансирование от Госдепа и гражданство Израиля.

Сверяют данные с пломб на урнах — все номера сходятся. Бюллетени высыпают на сдвинутые столы, начинают считать.

На фото — уничтожение неиспользованных бюллетеней.

Процесс идёт очень быстро, отлажено. Бюллетени «за» каждый кладёт в одну стопку, «против» — в другую, рядом же складывают испорченные бюллетени.

Уследить за всеми подсчётами невозможно, я хожу вокруг стола и стараюсь снимать происходящее, чтобы потом можно было понять, сколько голосов было за и против.

Обращаю внимание, что голосов «нет» совсем не мало. Есть и испорченные бюллетени.

В 20.13 мне пытаются запретить вести съёмку:

— Вас должны были проинструктировать, что во время подсчёта голосов съёмка запрещена.

— Где это указано, в каком законе?

— ВЕЗДЕ!

Напомню, во всех памятках, опубликованных ЦИК, наблюдателям разрешена фото- и видеосъёмка за несколькими исключениями.

Из памятки для СМИ-наблюдателей. Источник: официальный сайт ЦИК

Председательница старательно листает раздел о правах наблюдателей в брошюре, выпущенной ЦИК.

Сотрудники УИК, как я понимаю, все они педагоги или другие сотрудники школы № 158 в составе 8—10 человек, начинают одёргивать меня, пытаясь запретить снимать, как они считают бюллетени.

Поднимается гвалт. Обстановка уже накалённая.

«Вы что, в первый раз работаете?»

Я прошу показать протокол, куда они вносят данные о подсчитанных голосах.

— Вы что, в первый раз работаете? Сейчас надо всё перепроверить, посчитать.

Стопку бюллетеней уносят в кабинет, куда меня не допускают. Я пытаюсь фиксировать процесс на фото и видео, пока меня стараются усадить подальше от места подсчёта голосов.

«Мы вас не выгоняем, но не надо над головой членов комиссии стоять, вы им мешаете!» — заявляют мне.

Я объясняю, что задача наблюдателя как раз и заключается в том, чтобы следить за работой сотрудников УИК, а не отсиживаться в углу, где ничего не видно. В ответ меня обвиняют в том, что мешаю считать бюллетени, хотя всё, что я делаю, — аккуратно обхожу стол, смотрю за подсчётом и снимаю на телефон.

В 20.38 мне начинают угрожать, что сейчас вызовут сотрудников Нацгвардии и куда-то увезут. Подходит молодой человек в камуфляжных брюках, по виду охранник школы, и проникновенно говорит:

— Окей, — внешне невозмутимо реагирую я.

Сотрудник, явно не ожидавший такого, уходит.

Мне продолжают на повышенных тонах говорить, что я мешаю работе комиссии, обвиняют в некомпетентности: «Прислали какую-то маленькую безграмотную девочку, первый раз на выборах работает!»

Как человеку, работавшему на выборах 2016 года в журналистском пуле, а в 2021-м — в составе Миссии ОБСЕ, мне становится смешно.

Сотрудники УИК в несколько голосов пытаются убедить меня, что я им мешаю, нарушаю их права, не даю работать. Они почему-то называют меня блогером и сетуют на неблагодарную молодёжь:

В какой-то момент мне снова начинают угрожать Нацгвардией, я записываю это на диктофон, запись публикуют в Telegram-канале Хука.

Пока бюллетени уносят в неизвестном направлении, меня начинают в лоб снимать на телефон несколько сотрудников УИК — один из них представился как Джахонгир Абдумаликов.

Другая сотрудница, которая долго пыталась убедить меня, что я не имею права снимать граждан без их согласия, без моего же согласия начинает снимать меня.

Бейдж с именем она старается прикрывать и держать перевёрнутым, просьбу представиться игнорирует.

Я стараюсь фиксировать всё на видео.

Итоги

Председательница с бюллетенями находится в закрытом кабинете, куда меня не допускают, данные о проголосовавших на участке мне не говорят.

Протокол голосования, если и составлен, то сильно позже того момента, когда вскрыли урны и подсчитали бюллетени.

Меня несколько раз пытались выпроводить из зала голосования, оскорбляли и угрожали вызвать наряд Нацгвардии.

В 21.00 я уезжаю из этой колыбели знаний, понимая, что здесь больше делать нечего.