***

Третий Ренессанс, год Тигра. Город торжествующе наводнён. Он становится всё менее знакомым, обретая эклектичные очертания. Весь начинён сластью кондитерских, пропитан запахами ресторанов и ароматом кофе. Блистательная важность новостроек насыщена престижем. Сверкающие витрины предлагают брендовый гардероб и новый статус. Возникли новые скульптуры человеческих смыслов.

Город с видом буржуазного новобранца обнажает металло-бетонное тело архитектуры и зубы загадочно выросшего капитала. Колесо обозримых желаний, как двигатель, принимает в нутро готовых вращать его добровольно и бесконечно.

Это ты, мой молодой монстр конкурентных рыночных схваток с полированными коготками бизнес-центров? Тебя населяют мыслеформы, резонирующие с законом успеха Дипака Чопры: «Каждый раз, когда ты чего-то хочешь, — бросаешь на землю семя». Big dick energy.

Город, как маршрут воспоминаний по фаллопиевым трубам Вселенной. Кто-то стукнул кулаком по чердаку, и очередной элитный жилой комплекс треснул.

Из щелей летят брызги с Пьяной улицы, валятся обломки интеллигентского подполья, сочится жир чиновничьего довольства, безразлично копошатся энхитреи.

Будто женщине после множества эякуляций зашили вагину, и оттуда прорвался новорождённый, весь в струйном оргазме. Как, согласно Тибетской книге мертвых, мы можем выбирать место своего рождения, я выбрала Ташкент местом своей реабилитации после четырёх лет иммиграции в Нью-Йорке.

Ташкент завис в воздухе в одной из мультикультурных версий реальности. Во всех районах мне известны секретные шорткаты через махалли и переулки. Каждая локация уже заполнена эпизодами из прошлого. Кажется, что это не позволит творить новую реальность. Музей моей жизни под «мирным небом» с редкими разрядами молний. Столкновение с волнами вероятностей. Взгляд из последствий на собственные, ранее принятые решения.

Ворота Ташкента, «Космодром». Я возвращаюсь на место своего прежнего проживания. К двум высоткам в двух остановках от центра, зажимающих между собой мост в аэропорт. Когда я жила в одном из этих домов, на чёрно-красных стенах в моей квартире можно было рисовать.

Я изобразила там свою версию возникновения дежавю, похожую на карту звёздного неба в пределах черепной коробки. Суть состояла в том, что, если событие совпадает с существующей проекцией в квантовом мире, то срабатывает вспышка в цепочке нейронов. Где-то в безграничном пространстве синхронно загорается «звёздочка», самолёт взмывает вверх, выстреливает и пенится бутылка шампанского. Привычное сознание сообщает нам глитч. Из-за миллиардов материалистичных декораций и верований приоткрывается завеса безвременной Вселенной.

Когда географической локации больше не существует, то соприкасаться в истории становится не с чем. Вероятности событий меняются. На пустом месте возникает ностальгия, затем новая действительность. На месте советского детского аттракциона «Космодром» у соседней многоэтажки, образующей «ворота» вместе с моей, возникла спокойная лужайка, семантически привязанная к нейтральной стороне истории.

Если динамику развития в Ташкенте измерить на указателе скорости, то к концу эпохи правления первого президента стрелка стремилась к нулю. За шесть лет трансформаций из массива Лучник и Алмазар между старым глиняным городом и центром вырос деловой центр-люкс Tashkent City, умещая внутри пятизвёздочный отель, резиденции, мечеть и грандиозный молл. Ожидания и действия резко перескочили на максимум спидометра. Между событиями от нуля и до максимальной скорости ощущается незаполненность и отсутствие основы, формирующейся постепенно.

Апероль за 30 долларов, коллекционные модели одежды в продаже, Моргенштерн в ресторане паназиатской кухни. Между этими явлениями и, предположим, районом ТашИгрушка или Татарским поворотом нет никакой связи. Как им соприкоснуться в предлагаемом пространстве среди множества вариантов создаваемой реальности?

Следуя логике чиновников, объединяющихся в стране с бизнес-сектором, необходимо развивать предпринимательство. Так, скажем, житель ТашИгрушки может держать закусочную на ЦУМе, а мэр города восстанавливать завод по производству игрушек для рынка СНГ. Происходит живая обозримая циркуляция капитала. Эта цепь событий приводит обоих персонажей к вероятности присутствовать на концерте Моргенштерна в одном зале в здании старых Ташкентских курантов.

Всех всё устраивает, сообщая продуктивность. Однако в моменте приведённого сочетания бедного стремящегося и богатого, помимо русского исполнителя, отсутствует культурный и интеллектуальный момент. В его поисках после я отправляюсь на Каракамыш смотреть новый парк Победы и создавать новые воспоминания. Это место меня очень удивляет. У государства есть бюджет, и оно считает необходимым возвести на него парк, посвящённый войне, мало связанной с историей страны.

Война, цель которой была раскроить мир по новой, где политическо-военное участие Узбекистана было ограниченным. В Ташкенте, как известно, принимали эвакуированных. Таким образом, с Дружбы Народов (Проспект Бунёдкор) был демонтирован (хотя позднее восстановлен) памятник узбекской семье, принявшей 12 эвакуированных детей во время войны, а парк советской пропаганды — устроен, с окопами, пулемётами и песней про Катюшу.

В поисках культурно-интеллектуального стаффа я составляю список людей, с которыми хочу увидеться. Так вскоре возникает мой ментор, художник. Он прямо отзывается о нынешних гражданах как о «поселенцах». Он увлекается кулинарией и NFT, благодаря чему может критиковать местные кондитерские и диджитализировать своё искусство. Мы отправляемся на Себзар и там долго гуляем по махаллям.

Меня ничего не раздражает, не пугает и не беспокоит. Это место соответствует себе. Я радуюсь, мне приятно, что оно сохранилось и носит название Ташкентской Венеции. Кварталы старого города, которые разрезает канал Калькауз. Зимой, как рассказывает мой гид, водоём бывает завален мусором, — он показывает ужасающие снимки тех мест, по которым мы проходим.

Я вспоминаю водоёмы в городе: я смотрю из окна РУВД на тёмную воду в мерзлом Саларе, ожидая просьбы заявить, что обещаю больше не участвовать в несанкционированных митингах. Я не покидаю эту холодную комнату около восьми часов. И всё, что у меня есть на этот день из хорошего, — мысли об осенней речке неизвестной глубины с плавно текущей водой, полной водорослей.

Анхор. Друг во время моего пребывания в Ташкенте пригласил меня на музыкальную импровизацию на берегу. Собралось около пятнадцати человек играть небольшой джем на ситаре, духовых инструментах, клавишных и гитаре. Это были глубокие ощущения и медитативная музыка. Недавно этот же человек играл на фестивале современной музыки восточный дрон*. В 2022-м в Ташкенте можно услышать техно и дрон. В 2018-м это было почти невозможно. Мы оба удивились этому факту.

За базаром «Куйлюк» можно увидеть другую картину на полноводный Чирчик. Река частично обмелела, цвет её жёлто-коричневый из-за сбрасываемых отходов. Сам Куйлюк похож на пыльные круги адского оркестра. Идёт стройка, дороги забиты машинами, всё остальное изгибающееся пространство — людьми, тележками с товарами и сооружениями. Всё в движении в единой массе и скорости. Хаос, торг, жизнь, энергия денег.

Я передвигаюсь на такси — непозволительная роскошь в Нью-Йорке, Лондоне, Париже. Машин стало намного больше. Беззвучными дельфинами среди моря «Кобальтов» и «Малибу» от «Шевроле» проплывают «Фольксвагены», заработавшие в мире плохую репутацию (выяснилось, что автоконцерн подделывал результаты тестирования автомобилей с дизельным двигателем на выбросы в 2015 году).

Автомобильное движение в Ташкенте стало экстремальным для всех: водителей, пассажиров и пешеходов, которыми в общем пренебрегают. Существует, однако, некая уверенность у водителей, что они контролируют весь процесс даже без ремней безопасности. Возможно, лишь некоторые задумываются о большой картине и о том, как они влияют на происходящее здесь и сейчас. Иногда ситуации на дороге напоминают осознанное сновидение, где на тебя надвигается опасность, но ты успеваешь вовремя её осознать, оценить и принять решение проснуться.

Поведение нарушения правил не вызывает особого возмущения, потому что, вероятно, многие готовы поступить таким же образом. Культура вождения становится нормализацией отклонений, по выражению социолога Дайан Воган. Такая ситуация уменьшает чувство безопасности.

Я провожу много времени, занимаясь бюрократией. Иногда государство залезает в мою брачную постель и наблюдает, чем я в ней занимаюсь, если у меня всё ещё нет детей в возрасте 30+. Поликлиники, нотариусы, паспортный стол — все сообщают мне о необходимости продолжения рода и развития института семьи, что есть несокрушимый культ страны. Роль женщины — жена и мать, неподдающаяся деконструкции. Мне шутливо угрожают запретом на выезд в «наказание» за сознательный выбор не иметь детей. Меня пугают безвозвратной одинокой старостью, провозгласив второе «женской» катастрофой.

В городском пространстве проявляются многочисленные инстаграмные пери в хиджабах, благоухающие с шести утра парфюмом, в гиалуроне и ботоксе. Возникают контрастные воспоминания о моих многочисленных поклонниках и поклонницах, зовущих меня Госпожой, и о моём нежелании вступать в институт брака, крепнет убеждённость, что гендер — это социальный конструкт. Меня удовлетворяет моя позиция, и я не ведусь на пафос.

Я способна вызывать смущение патриархального общества, и по этой причине оно хочет, чтобы я испытывала чувство вины за свою сексуальность. В спортивном зале, где я занималась кроссфитом, мужчина попросил меня перейти в ряд позади него. Свою просьбу он объяснил тем, что это неправильно, когда мужчина смотрит на женщину сзади.

Если рассматривать заявление критически, то дело движется к сегрегации полов. Я же предпочла отнести его к своей привлекательности, компенсируя вмешательство в мой антиконсерваторский выбор развития жизни молодой женщины в другой стране.

Мои новые воспоминания о Ташкенте сотворены на восходе нового мало предсказуемого времени. Мы встречаемся с куратором современного искусства из Германии и идём в Музей Каримова, чтобы лучше понять прошедшие 30 лет низкой динамики и постколониального сюра, вообразить на этом опыте будущее. Азиатский тигр противостоит стервятникам из глобальной атмосферы — самая запоминающаяся картина. Вероятно, нас ожидает борьба.